В прятки со страхом
Шрифт:
— Что случилось? — вскидывается высокий женский голос.
С большой благодарностью расцеловав и обняв всех своих спасителей, я утыкаюсь в плечо Марлин. Она неумело гладит меня по спине, ведь телячьи нежности не в почете у бесстрашных.
— Эшли, что случилось? — спрашивает Юрайя заботливым голоском, словно разговаривает с неразумным дитем. — Ты упала?
— Не-е-ет. — Ух ты, я даже разговаривать могу.
— Тебя спихнули? — серьезно вопрошает Зик, перекрикивая шум воды.
Я закатываю одну штанину, на правой ноге, под сгибом колена уже наливается новый кровоподтек.
—
Куча вопросов тут же сыпется на меня гомоном из нескольких голосов, но вот ответить им я ничего вразумительного не могу.
— Я не видела никого, он прятался.
Негодующие крики и сдавленные ругательства резко блекнут в грозном оклике:
— Кто-нибудь мне скажет, что за херня здесь происходит? — Эрик выходит из тени коридора не спеша и уверенно переставляя ноги, складывает руки на груди и приподнимает проколотую бровь в ожидании объяснений.
А я еле сдерживаюсь, чтобы не заныть, взывая к тому, кто там на самом-самом верху наблюдает за всеми ними, с комфортом и явным удобством устроившись на пушистом облачке: «Ну, пожалуйста. Вот только не сейчас. Ну не могу я больше»…
Зик начинает торопливо вводить командира в курс дела, а я тихой сапой прокрадываюсь за спинами столпившихся бесстрашных и быстро сворачиваю в темный проход, ведущий к лестнице. Забираюсь по ступенькам на самый верх и толкаю тяжелую дверь, выбираясь на крышу. Ветер тут же швыряет прохладный воздух мне в лицо, заставив непроизвольно поежиться под своими резкими порывами, но он такой свежий, что я вдыхаю и вдыхаю, еще и еще, словно не могу надышаться. Усаживаюсь на засмоленную поверхность, облокачиваясь спиной на один из бортиков и подтягиваю колени к подбородку, обхватывая себя руками и пытаясь унять дрожь. Мне нужно немного подумать, нужно разобраться в своих мыслях.
Железная дверь гулко ухает, впуская в ночную сумеречную обитель человека. Он не таится и сразу приближается, замирая надо мной. Мне не нужно поднимать голову, чтобы увидеть — кто это. Я и так знаю, чувствую, безошибочно определяю по звуку шагов. Мужчина, не говоря ни слова, легко и почти бесшумно садится рядом, щелкает зажигалкой, прикуривает и сильно затягивается крепким дымом.
— Опять босая рассекаешь. — Эрик усмехается, но как-то слишком горько. — Хорошо, что в этот раз хотя бы не в одних труселях.
— Рада, что тебе смешно, — буркнула я. Нашел время издеваться. — Жалко туфли, но они были несчастливые, — спокойно отзываюсь я, разглядывая свои ногти с черным педикюром.
Он вдруг пожимает плечами и продолжает так неуместно буднично:
— Хочешь новые? Могу подогнать.
— Я не возьму, — качаю головой и, скосив на него глаза, пытаюсь усмотреть его реакцию.
Молча кивает, пожимая плечами, соглашаясь с моим заявлением, вроде как «наше дело предложить», и откидывается спиной назад, устремляя свой взгляд в темное небо, затянутое тяжелыми, свинцовыми тучами. Накрученное, наэлектризованное до предела напряжение отступает в его присутствии, навевая какое-то неправильное и совершенно неестественное чувство защищенности. Такое ощущение, что с ним я нахожусь за каменной стеной.
Осторожно, словно боясь побеспокоить, я тянусь к нему рукой, вытаскиваю зажатую между его пальцами сигарету, удерживая свое прикосновение чуть дольше, чем следовало бы и аккуратно затягиваюсь. Терпкий табачный аромат вместе с дымом наполняет мое горло и я плавно выдыхаю белое облако, которое тут же подхватывает ветер и уносит, растворяя в темноте. Мужчина прикуривает себе новую сигарету, с шумом втягивает смесь курева и смол в свои легкие и резко выдувает дым тонкой струйкой.
— Ты видела кто это сделал? — наконец, решается посмотреть на меня лидер.
— Нет. Нападавший спрятался за углом и не выходил из своего укрытия, а просто стоял и ждал пока я сорвусь вниз. И тихо-тихо что-то нашептывал. — Я печально улыбаюсь, поражаясь тому, что меня уже совсем не волнует то, что несколько минут назад меня действительно пытались убить. Все это стало совсем неважно.
— Не шляйся одна по коридорам, — спокойно выдает командир, но все-таки в его голосе проскакивают нотки беспокойства. Он слегка кривится от собственных слов и добавляет уже совсем другим тоном: — Как давно это продолжается?
— Что? — непонимающе смотрю на него я.
— Преследование. Или ты хочешь сказать, что это было в первый раз?
Я пожимаю плечами, задумавшись. А, правда, было ли это впервые? Неожиданная встреча с незнакомцем в коридоре, постоянное чувство, что за мной следят не оставляет меня уже очень, очень давно. Еще с тех самых пор, когда я посмела обвинить Молли и наехать на Дрю. Но Эрику это должно быть хорошо известно. Какого хрена он спрашивает?
— Ты прекрасно знаешь, откуда растут ноги у этих нападений. Зачем спрашиваешь?
— Советую искать защиты у своих друзей, — наигранно безразлично проговаривает Эрик, затягиваясь и глядя в темнеющее осеннее небо.
— Но с ними я не чувствую себя в безопасности. По новым правилам Бесстрашия, у членов этой фракции не должно быть друзей. Только соперники.
Эрик снова кивает, будто все прекрасно понимает и презрительно тянет:
— Ты, ко всему прочему, слишком много болтаешь. Такие, вообще, долго не живут. — И, всматриваясь в меня более пристально, выдает: — Тебя только что спихнули в пропасть, но особо напуганной ты не выглядишь.
— Нет, — соглашаюсь я, наблюдая, как мужчина, таким привычным жестом потирает широкой ладонью свой подбородок. — Мне становится спокойней рядом с тобой.
— Да, твою мать, какого хрена? — сокрушаясь, качает он головой и даже морщится, демонстрируя печаль ввиду моей бестолковости. — Что ты о себе возомнила? — Лидер бросает на меня ледяной взгляд, презрительно дергает верхней губой и изрекает: — То, что я тебя трахнул, вовсе не значит, что можно теперь ходить по фракции ожидая, что я буду прикрывать твою спину, когда ты не умеешь держать язык за зубами, постоянно нарываешься и влезаешь во всякую х*йню! Плевать я хотел на такую тупую, ничтожную, безмозглую дрянь. И нечего навязываться мне и бегать за мной! — Его голос, поначалу тихий, к концу фразы становится громовым, а серые глаза источают только пренебрежение.