В пустыне волн и небес
Шрифт:
В течение четырех лет я жил не напрягаясь. Когда наступал сезон ловли форели, я каждый вечер после работы отправлялся на рыбалку. Эти места, наверное, одни из лучших в мире для рыбной ловли, и не только из-за хорошего улова, но и сами по себе. Меня, по-видимому, привлекали в равной степени и спортивный азарт, и красота окружающей природы. Бывали и другие приятные случаи, например участие в исследовательской экспедиции на один необитаемый остров.
Экспедицию возглавлял профессор Маршалл - видный геолог, открывший новый породообразующий минерал. На острове искали материнскую жилу этого минерала. Меня взяли поваром - иной профессиональной ценности я не представлял. Правда, и в кулинарном деле мои способности не соответствовали высоким стандартам, о чем мне неоднократно напоминали. Готовил я на костре, устроив на берегу очаг из валунов.
В экспедиции кроме Маршалла был еще один профессор. Однажды они затеяли научный спор и так разгорячились, что один из них схватил буханку хлеба и запустил ее в другого. Но не удержал буханку, она полетела назад,
А в остальном экспедиция оказалась весьма успешной. Остров представлял собой древний вулкан, и жилу нашли на дне его кратера.
Мои литературные амбиции оживились, когда английский издатель Хэмиш Хамильтон объявил конкурс на лучшую новую книгу. Одним из членов жюри был Дэвид Гарнетт, произведениями которого я восхищался. В свое время Гарнетт дал лучший отзыв на мою книгу "В одиночку на гидроплане", и, узнав, что он в жюри, я решил побороться за приз. На вершине холма нашего земельного участка я построил хижину и уединился в ней, чтобы творить свой шедевр. Мой первый труд не пользовался большим спросом, из чего я заключил, что в новой книге необходимо увлечь читателя. Вроде как упаковать старые, невзрачные конфеты в шикарную коробку с разноцветными ленточками. Марджори-Твид, обладавшая незаурядными писательскими способностями, подрядилась быть моим литературным наставником.
Первым делом мы взялись за расположение глав. Книга открывалась сценой моего крушения в Японии - финал стал прологом, этот прием был тогда в моде. Следующая задача - придумать поражающее название. Из многих вариантов выбрали "Оседлав ветер". Премии книга не получила. Более того, некоторые из близких моих друзей признались, что не смогли одолеть ее.
У меня были приятели Флора и Фрэнк Херрик, они жили на своей овцеводческой ферме на восточном побережье Северного острова. Навестив их, я предложил Фрэнку устроить полет в Англию через Сибирь. Он горячо поддержал эту идею. Договорились, что Фрэнк обеспечит аэроплан, а пилотом буду я. Купили подержанный "Пусс Мот" - моноплан с высоко поставленными крыльями и мотором "Джипси". Я не летал уже почти пять лет и теперь стал интенсивно отрабатывать посадку. "Пусс Мот" - во многих отношениях замечательный аэроплан; удобная кабина, прекрасный обзор из-под крыльев при ровном полете. Крейсерская скорость - 100 миль в час, расход горючего - один галлон на 20 миль. Есть и недостатки, но их немного: при виражах обзор почти нулевой из-за приподнятых крыльев, да и сами крылья нередко отрываются. Случайно мне стала ясна причина этой неприятности. Я летел на Роторуа в сумерках и торопился сесть, потому что приборная доска не имела подсветки. Когда до полосы оставалось 10 миль, я направил нос вниз и выключил мотор. "Пусс Мот" имела прекрасные обводы и очень хорошую обтекаемость и, планируя, быстро набирала скорость. Когда пришло время выравнивать аэроплан, я потянул ручку на себя - она не двигалась. Парашюта у меня не было, а если бы и был, на такой скорости мне не выпрыгнуть: дверь открывалась наружу. Что делать? Приложить силу - или сломаешь что-нибудь, или аэроплан резко дернется вверх, и крылья отлетят. Но что-то надо было предпринять. Я включил мотор и дал полный газ. Не знаю, почему я так поступил,
аэроплан и без того уже шел почти на предельной скорости, но стоило мне дать газ, как ручка немедленно стала подчиняться.
Я понял, из-за чего происходили аварии. При выключенном моторе и стремительном планировании рули высоты попадали в ветровую тень. Если, например, "Пусс Мот" вылетала из облака и пилот видел, что земля уже близко, он, естественно, резко тянул ручку на себя. И аэроплан в буквальном смысле становился на дыбы, то есть на хвост, и сбрасывал с себя крылья.
Из Новой Зеландии в Австралию "Пусс Мот" перевезли морем. Мы с Фрэнком встретили ее в Сиднее и оттуда отправились в увлекательное воздушное турне по австралийским скотоводческим фермам, навещая многочисленных друзей Фрэнка. Последним нашим пунктом на австралийском материке был городок Катрин, к югу от Дарвина. Я пролетал его в 1930 году, но с тех пор он значительно изменился - теперь здесь проходил маршрут авиалиний Британской империи.
По Ист-Индии мы летели с посадками на Тиморе, Бирме, Бали, в Сурабае, Батавии и Сингапуре. Дальше - через Сиам и Индокитай в Гонконг, потом в Фучжоу, Шанхай и, наконец, Пекин. Из всех известных мне городов Пекин показался самым привлекательным, самым романтичным. Здесь я удивительно хорошо себя чувствовал, от города словно исходила какая-то живительная сила - я буквально искрился! Наверное, потому, что воздух в Пекине сухой и атмосфера в самом деле насыщена электричеством. Мы побывали в гостях у одной китайской семьи, где нас угостили вкуснейшим обедом. Среди блюд были традиционные деликатесы - суп из птичьих гнезд и яйца столетней выдержки.
В Пекине у меня появилась очаровательная и незабываемая подруга. Она жила в старом городе, обнесенном стеной, и мне говорили, что я здорово рискую, наведываясь туда ночью на рикше без всяких провожатых. Эта волшебная юная леди была необыкновенно миниатюрна, ее талия умещалась в моих сомкнутых ладонях.
В Пекине мы задержались, пытаясь получить разрешение от советских властей на полет через Сибирь. В городе было неспокойно, почти каждую ночь случались перестрелки
Наш дальнейший путь задерживался. Из-за невозможности получить разрешение приходилось отказываться от одного маршрута, другого, третьего. В конце, концов запретили лететь даже через пустыню Гоби. Жаль, но стоит ди расстраиваться, ведь все путешествие задумано как развлечение. Решили вернуться на юг через Китай и дальше лететь обычным воздушным маршрутом.
Так и. сделали - правда, пришлось залететь в Нанкин за какими-то дополнительными китайскими разрешениями. После Гонконга сделали остановку на острове Хайнань, где получили сводку погоды. Ее нам предоставил руководитель местной метеостанции,, священник-иезуит, очень бегло говоривший по-французски. Кажется, он что-то сказал о тайфуне, ко что. именно, я не понял. Мы полетели дальше. Погода была прекрасная, но у побережья Индокитая нам преградило путь огромное белое -облако. Выглядело оно, впрочем, вполне безобидно, и я направил аэроплан прямо в него. Вскоре начались неприятности. Мы попали в тайфун, резкие порывы ветра бросали нас то вверх, то вниз. Дождь лил потоком, быстро темнело. Я и без дождя стал мокрым от холодного пота - швыряло с такой силой, что вспомнились все ужасные случаи с отрыванием крыльев. Чтобы ослабить нагрузку на крылья, я стал направлять аэроплан вверх, увеличивая угол подъема до максимального: Высота 8 тысяч футов, 9 тысяч, 10 тысяч. Тут я сдался, развернулся и полетел назад. Вылетел из облака под чистое небо и обернулся посмотреть на Фрэнка. Он совсем съежился на своем сиденье, с головой накрывшись плащом. Из-за тряски отошло боковое стекло, и струи дождя, как из шланга, хлестали прямо во Фрэнка.
В Ханое, где мы сели, я посмотрел движение тайфуна по карте: оказалось, что мы залетели в самый его центр.
После Ханоя мы полетели над горами Лаоса и уже в сумерках достигли реки Меконг Здесь, согласно моей военной карте, должен был находиться город Вьентьян. Я сделал круг-другой, но города не увидел. Плохо дело: темнеет, а садиться негде. Еще раз посмотрел карту: там Вьентьян был, а на местности - нет. Тут я вспомнил, что у нас есть еще одна карта. Утром за завтраком я просматривал один французский журнал и наткнулся на карту Индокитая. А испытывая непреодолимую тягу к картам вообще, попросил разрешения вырвать ее. Мне разрешили-. Теперь; взглянув на нее, я сразу понял, в чем дело. На моей карте точка/обозначавшая Вьентьян, ошибочно стояла не с той стороны Названия города, которое при данном масштабе растянулось на 45 миль: Я дал полный газ и полетел на запад, то есть к началу названия. Тут все было в порядке, город стоял на месте, и мы успели приземлиться до наступления полной темноты.
Из Вьентьяна мы через северный Сиам долетели до Бирмы, сделали остановку в Моулмейне и отправились дальше на Рангун. Здесь мы оказались на линии регулярного воз-. душного сообщения между Австралией и Европой - словно выехали на благоустроенную трассу после блуждания по диким проселкам. Хотя и тут нас подстерегали неожиданности. Вдоль побережья Бирмы я летел очень низко - из любопытства, и нас едва не сбил какой-то мальчишка - он запустил в "Пусс Мот" деревяшкой.
Над Индией летели высоко и так безмятежно, что я читал книгу. Впереди лежали страны, пролет над которыми нам не был разрешен. Персидское посольство в Индии отказало мне во въезде, потому что вовремя моего предыдущего визита в их страну, в 1930 году, у меня в паспорте сделали какую-то особую отметку. Это препятствие было преодолено весьма оригинальным способом - мне выдали индийский паспорт. Но когда мы прилетели в персидский город Бушир, "Пусс Мот" арестовали и приставили к ней вооруженных солдат. Мы не могли понять, в чем дело, но потом узнали, что меня приняли за известного мятежника Лоренса Аравийского, отрастившего бороду. В мои преступные планы входило якобы намерение пробраться в глубь страны и устроить революцию. Правда, Лоренса Аравийского в то время считали уже мертвым, но бдительные власти решили, по-видимому, что именно я специально распустил слухи о его, то есть своей, смерти. В Бушире стояла немыслимая жара. Особенно страдал от нее Фрэнк. Нас держали в помещении, где постоянно толклись арабы; по-английски они, естественно, не говорили. Так продолжалось пять дней, пока из Тегерана не пришел приказ: отпустить. Когда мы шли к аэроплану, я посмотрел на свои часы, а потом неловко опустил их мимо кармана - они упали на землю и разбились. Я считал, что это плохой знак, и хотел отложить вылет до следующего утра. К тому же было уже поздно - половина второго, а до Багдада лететь 500 миль. Но Фрэнк запротестовал: "Давай во что бы то ни стало уберемся из этой чертовой дыры". Это "во что бы то ни стало" едва не стоило нам жизни. Мы взлетели и направились к северному побережью Персидского залива, ввинчиваясь во встречный ветер, который дул ровно и устойчиво со скоростью 20 миль в час. Я надеялся, что к вечеру ветер стихнет, но время шло, мы были еще на полпути между Басрой и Багдадом, а он все дул и дул с прежней силой. Так прошло 5 часов, и я сказал Фрэнку: