В пустыне волн и небес

Чичестер Фрэнсис

Через несколько дней мне опять пришлось приехать в больницу - на бронхоскопию. По глупости я отказался от общего наркоза - не забыл еще неприятности от хлороформа, когда в детстве мне резали палец после укуса змеи. Хирург запустил мне в горло перископ с подсветкой и исследовал мои легкие. Процедура несложная, но страшно неприятная. К тому же и сделали ее не слишком аккуратно - сломали мне зуб. Все это было отвратительно. Я чувствовал, что все глубже и глубже погружаюсь в состояние физической и моральной деградации.

Меня оставили в больнице на ночь, а утром я поймал

хирурга, который делал мне бронхоскопию, и припер его к стене. Сначала он отказывался сообщить мне результат. Но он был австралийцем, а я знаю, как с ними разговаривать. В конце концов он признался: рак.

– Но ведь это неточно, правда?

– Мы постоянно проводим эти исследования, и вряд ли тут может быть ошибка.

– Я не верю, откуда вы знаете?

– Во-первых, я видел. Во-вторых, взял пробу из вашего легкого и отправил ее в лабораторию на исследование.

– Что можно сделать?

– Думаю, для операции уже слишком поздно. Я понял это так, что поражены оба легких.

– Ваша единственная возможная надежда, - заключил хирург, немедленно удалить легкое.

Я вышел из больницы. Было замечательное апрельское утро. Солнце светило мне прямо в лицо. Весело щебетали птицы. Деревья уже покрылись зеленоватой дымкой. Я впервые остро почувствовал, какая это прекрасная и бесценная штука - жизнь и как бесконечно и невыразимо жаль терять ее. Но жизнь, казалось, уже почти ушла из моего тела, оно было какое-то пустое, осталась будто одна вода. Я ощущал себя словно в кошмаре, в бездонной пропасти одиночества. Я читал о подобном состоянии. Но то было с другими людьми, я никогда не мог вообразить, что это случится со мной. Медленно брел куда-то. Сколько мне еще тлеть на виду у этой восхитительной юной весны?

Подходя к дому, я решил, что надо собраться, что сдаваться нельзя. Но, рассказывая все Шейле, я не мог придать себе хоть немного бодрости. И только тут я понял, что она все уже давно знает, что сто раз обсуждала мою болезнь и с нашим семейным доктором, и с другими врачами.

– Что ты собираешься делать?
– спросила она.

Я ответил, что сделал то, что они советовали, - записался на операцию через неделю.

– Как ты можешь быть таким слабым? Как ты можешь с ними соглашаться? Совсем не то надо делать.

Шейла думала, что болезнь уже так меня подкосила, что я не способен ни на какие решительные действия.

– Черт возьми, - пытался я возразить, - сначала этот радиолог говорит, что он постоянно изучает снимки и что ошибиться тут вряд ли можно. Потом хирург подтверждает, что не только видел у меня рак, но и пощупал его, взял кусочек. И главный хирург сказал, что это рак. Что еще я могу сделать, как не согласиться на операцию?

– Операцию делать нельзя, - ответила жена.
– Твое легкое в таком состоянии, что ты умрешь, если они будут тебя резать.

Прежде всего Шейла хотела, чтобы я прошел совершенно независимое обследование у одного легочного специалиста, имевшего очень высокую репутацию. Он сказал, что никогда не видел более запущенного случая, и подтвердил диагноз. Теперь у меня были заключения от пяти различных специалистов, и их мнения совпадали. |Спустя неделю, как мы и договорились, я отправился в больницу. Перед этим я зашел в Королевский океанский гоночный клуб выпить на прощание. Я разговаривал у бара со знакомыми яхтсменами и чувствовал себя бесконечно одиноким. Мысли о том, что я покидаю своих товарищей, добавляли мне, вероятно, страха и страданий, лишали последних сил. Мы уже были в разных мирах. Я не сказал им, куда иду: незачем портить людям настроение.

Глава двадцать шестая

ИЗБАВЛЕНИЕ

Мальчиком я часто слышал, как мой отец, молясь по воскресеньям, говорил: "От смерти внезапной, Господи, избави нас". Почему же, недоумевал я, ведь внезапная смерть - хорошая штука. Лучше так, чем как-то иначе. Теперь смысл молитвы стал мне понятен, только произнес бы ее несколько иначе: "От смерти, пока не готовы мы к ней, Господи, избави нас".

Покидая клуб, я задержался в холле у доски объявлений. Мне бросилось в глаза предложение организовать гонку одиночек через Атлантику. Стояла подпись: X. Дж. Хаслер. Я подумал: "Потрясающая была бы гонка" - и вышел. Для меня теперь оставалась, по-видимому, всего одна, и последняя, гонка - с Хароном через Стикс.

Я смирился с судьбой. Я, но не моя жена. Шейлу охватило страстное желание борьбы, и она стала действовать. Прежде всего она хотела поговорить с главным хирургом.

– Я не принимаю родственников своих пациентов, - ответил он.

– А я хочу с вами поговорить. Я заплачу вам как пациент.

– Согласен.

Полагаю, моя жена заинтересовала хирурга своей настойчивостью. Она ждала его, сидя в мрачном коридоре. Он проходил мимо, оглянулся и подошел к ней.

– Я не верю, что операция в его случае - это правильное решение, заявила Шейла.

– Извините, вы зря теряете время.

– Да, конечно, я понимаю, вы очень заняты.

– Я имею в виду пациента.

– Я хочу услышать мнение другого врача.

– Откладывая операцию, вы лишаетесь последнего шанса.

– Но ведь он так плох. Операция - это шок, он не выдержит ее.

– Многие живут с одним легким.

– Его легкие в таком состоянии, что он непременно умрет, если вы станете их трогать. Я не согласна на операцию.

Хирург сказал Шейле, что осмотрит меня еще раз. Думаю, что он, как и я, никогда прежде не встречал женщин, подобных моей жене, - способных взять на себя тяжелую ответственность и отказаться от операции вопреки непререкаемому мнению медицинских авторитетов.

Сам же я воспринимал все происходящее словно сквозь мрачный Туман и находясь в каком-то полуживом состоянии. Больничная обстановка, кошмарные ночи, когда часами лежишь без сна и периодически задыхаешься, ловя воздух ртом. Свет зажечь нельзя: я в палате не один. Больные меняются: приходят, им делают операцию, удаляют [легкое, они держатся молодцом, уходят. Каждый день во время обхода хирург ощупывал мою шею будто решал, ; пора ли идти под нож. Заключение врачей не менялось.

Еще одна проба моего легкого ушла в лабораторию. Хирург сообщил мне о результате: