В разгаре лета
Шрифт:
– Выстроиться в шеренгу!
– закричал на них щуплый человек в форме Кайтселийта.
– В шеренгу!
– подхватил кто-то, словно эхо. Они выстроились на краю канавы.
Элиас не понимал, почему все старались поскорее выполнить команду. Он и сам послушно ей подчинился.
Наконец всех их выстроили на краю рва. Вооруженные люди отошли от них шагов на десять и тоже построились в шеренгу.
– Отделение, смирно!
Элиас снова узнал голос Аоранда. В голове опять мелькнула мысль, что следовало бы окликнуть констебля, сказать,
Аоранд как-то напрягся, откинул голову назад и крикнул:
– Заряжать! Защелкали затворы.
В этот миг Элиаса охватил страх. Он во все глаза глядел на людей, заряжающих винтовки, и вцепился в руку человека, стоявшего рядом.
– Целься!
Теперь Элиас думал только об одном: выстоять, не упасть. Он перестал держаться за соседа, и руки его вяло обвисли.
– Отставить!
Что это значило? Почему винтовки опустились? Что произошло?
Их строй зашатался. Некоторые упали на колени,* некоторые сделали несколько неуверенных шагов. Элиас тоже закачался на ногах, но устоял.
Констебль Аоранд, стоявший справа от вооруженного строя и отдававший приказания, размашистым шагом шел к ним. Элиас перехватил изумленный взгляд констебля.
Не успел он и опомниться, как Аоранд уже оказался перед ним.
– Инженер Элиас? Элиас крепко стиснул зубы,
– Элиас, это ты?
Элиас по-прежнему молчал. Констебль Аоранд пристально всмотрелся в него. И спросил в третий раз, в самом ли деле он инженер Элиас. Сердце Элиаса бешено колотилось, горло было перехвачено, руки судорожно дергались. Но он не произнес ни слова.
Аоранд вернулся назад. Он подозвал к себе двух человек и что-то сказал им. Оба направились к Эли-асу.
Подойдя к Элиасу, они схватили его за руки и выволокли из строя расстреливаемых. Элиас пытался вырваться, но эти двое были сильнее.
Его дотащили до машины и швырнули в кузов. Он упал на дно кузова ничком, уже почти без сознания. Он не слышал, как захлопнули дверцу фургона и закрыли ее болтом. Словно бы очень издалека и приглушенно доносилась команда.
А потом грянул залп.
Примерно через полчаса или час загудел мотор. Сначала машину сильно трясло, потом она поехала плавно.
Элиас ни о чем не думал, ничего не чувствовал, кроме душащего отчаяния. Перенапряженные нервы, правда, воспринимали внешние впечатления, но эти впечатления словно бы уже не доходили до сознания.
Очнулся Энделъ Элиас только к вечеру.
Он обнаружил себя в какой-то квартире, обставленной прилично, но как-то беспорядочно. За открытым окном веял морской ветерок, шевеливший шторы. Они то надувались парусами, то опадали.
Элиасу вспомнилось, словно сквозь сон, что Аоранд долго разговаривал с ним, а сам он не отвечал ни слова. О чем говорил констебль, это совсем выветрилось из памяти. Наверно, сперва о чем-то спрашивал, потом пытался убеждать. А он сидел, уронив голову, и ничего не соображал. В конце концов Аоранд оставил
Элиас не помнил и того, спал ли он все эти часы или просто валялся в кресле. Хотя он за два дня не съел ни крошки - в арестантской камере давали только воду, - он не чувствовал голода. Интерес к себе и происходящему пропал полностью.
Он тупо пялился в стенку и вяло думал о том, что следовало бы уйти. Но тут же забывал об этом и снова начинал смотреть, как полощутся шторы.
В конце концов он поднялся и пошел в соседнюю комнату. Там тоже никого не было. Вся трехкомнатная квартира оказалась пустой; кроме него, в ней не было ни души. Наружная дверь была, правда, закрыта, но, чтобы открыть изнутри английский замок, достаточно было одного движения.
Нет, его никто не караулил. Он мог и остаться и уйти.
Почему это насторожило Элиаса? Ему показалось, что его оставили в таком положении не просто так и вовсе не для того, чтобы он мог делать что хочет. За всем этим таилась какая-то задняя мысль.
– Нервное потрясение. Кто это сказал?
По-видимому, эти слова донеслись из-за наружной двери. Так и есть: замок щелкнул, и кто-то вошел в квартиру.
Элиас вернулся в комнату и отступил к окну.
Дверь комнаты открылась, и он увидел Ойдекоппа с Аорандом.
Напрягшись всем телом, Элиас следил за Ойдекоп-пом. И вдруг закричал:
– Него вы от меня хотите?!
– Ничего мы от тебя не хотим, Эндель. Поступай, как считаешь нужным; хочешь - живи здесь, хочешь - уезжай. Это я и пришел сказать. И еще одно: тем, кто посадил тебя в арестантскую камеру, объявлен выговор. Надзирателя, который не обратил внимания на твои протесты, мы прогнали к черту. Нам таких типов не надо. При перемене власти на поверхность всплывают всякие подонки, от которых возникает только смута и бессмыслица.
Ойдекопп возвращался к этому без конца. Слова и фразы менялись, но мысль была все той же.
Элиас и Ойдекопп остались вдвоем - констебль сразу ушел. Перед ними стояли на столе тарелки с закуской и рюмки. Первая бутылка была уже выпита, и Ойдекопп успел открыть вторую.
Вел разговор Ойдекопп, иначе бы обоим пришлось молча таращиться друг на друга. Элиас слушал, слушал и наконец спросил:
– Кто вы такие?
Ойдекопп посмотрел на него озадаченно. Он явно не понял смысла вопроса. Элиас пояснил:
– Ты все время говоришь: "мы", "мы", "мы". Кто, по-твоему, эти "мы"?
Ойдекопп торопливо заговорил:
– Уцелевшие представители здоровых и жизнеспособных слоев нашего народа... Так сказать, сердце и мозг эстонства. Те, кого не заразили красные восточные микробы. Те, кто связан стремлением пробудить к жизни эстонскую государственность на конституционных основах. Те, кто связан стремлением продолжить налаживание нашей общественной жизни с того момента, на каком она оборвалась в июне сорокового года. У нас еще нет ничего определенного, даже мы сами не знаем, станут ли вообще считаться с нами немецкие власти.