В разгаре лета
Шрифт:
– Полковник Тоэрн?
– спросила госпожа Фельдман.
– Да, он. Для всех нас это тяжелый удар, - с воодушевлением и жаром принялся распространяться господин Крийсталь.
– Это был человек с орлиным взглядом. Утром его вызвали в ортскомендатуру к новому коменданту. Его, нашего начальника полиции и, кажется, городского голову. Во всяком случае, Тоэрн туда пошел, а вот за других не ручаюсь. Говорят разное, может, потом узнаем точнее. Новый комендант сказал полковнику так: "Мы не можем примириться с тем, чтобы одновременно с вермахтом существовала какая-то другая высшая власть, будь то правительство дружественного
Именно таково было официальное заявление коменданта. Вы понимаете, что это значит? Это значит, что нам не дадут ни власти, ни своего правительства. Так оно и есть. А неофициально ортскомендант еще добавил, что он понимает и высоко ценит верность полковника своему народу, но и он обязан лояльно выполнять свои обязательства. По возвращении из комендатуры полковник сказал, что дела - дерьмо. Точно так, госпожа Фельдман, так он и сказал, не сердитесь за грубое слово, это я только в интересах истины. И он тут же поехал сражаться, будто смерти своей искал. Вы не находите это трагическим? А все находят.
Уходя, господин Крийсталь добавил шепотом:
– Рассказывают еще, будто Тоэрна пристрелили в спину немцы, другие же, наоборот, уверяют, будто это наши же офицеры. Но я все-таки не верю. Доброй ночи! Хоть сегодня поспим спокойно, опасность пока что миновала.
Эндель Элиас слышал разговоры пекаря из соседней комнаты, но многое осталось для него неясным. Лишь одно было несомненно: советские войска отошли назад. Остальное Элиаса не интересовало. Какая ему разница, погиб ли какой-то властолюбивый полковник в бою или его пристрелили в спину свои. Людей, рвущихся к власти, всегда хватало. Элиасу только хотелось бы уточнить еще одно. А именно - где расположены немецкие и где русские войска. Хорошо бы хоть на этот счет добиться ясности. Но по этому поводу господин Крийсталь ничего не сказал.
Элиас решил выждать денек-другой, собрать маломальскую информацию о расположении линии фронта, а потом двинуться в дорогу. Больше тянуть нельзя.
Визит Ойдекоппа лишний раз убедил его в том, что пора торопиться.
Да, капитан Ойдекопп нашел его.
Он явился на другой день почти с утра. В своей форме Эстонской самообороны он выглядел весьма представительно. Элиас, перестав копать землю, следил за ним в оба.
Держался Ойдекопп так, будто между ними ничего не произошло. Разговаривал непринужденно, даже дружески. Нельзя было понять, это он искренне или притворяется. Кто его знает: вдруг он из тех людей, кто не помнит зла?
Ойдекопп не стал тратить время на любезности.
– Ты нам нужен, - сказал он, сразу переходя к делу.
– Передохнул несколько дней - пора за работу.
Элиас слушал Ойдекоппа со скрытым раздражением. Пускай он человек понимающий и даже искренний, этот Ойдекопп, все равно Элиас с великим удовольствием послал бы его к черту. Однако теперь, когда план похода в Таллин окончательно созрел, было благоразумнее не обострять сызнова отношений.
– Нам нужны образованные люди, знающие немецкий, - продолжал Ойдекопп.
– Людей высшего разряда, командиров генеральского и министерского калибра, приходится искать днем с огнем. Почти никого не осталось. Во всяком случае, в Южной Эстонии. Но вряд ли картина окажется лучшей и на севере. Ситуация во
Элиас строптиво перебил его:
– Я тоже не министр и вовсе уж не генерал.
Ойдекопп улыбнулся:
– Пока что тебе и не предлагают министерское кресло. Нужны люди для нашего штаба.
– Я не военный, а инженер.
Элиас произнес это Сердито и категорически. Он перехватил изучающий взгляд Ойдекоппа, подумал, что ему следовало бы вести себя куда сдержаннее, но в то же время понял, что это не удастся ему и сегодня. Ойдекопп снова улыбнулся:
– Ты, конечно, инженер, мы это знаем и учитываем. Но не кажется ли тебе, что в нынешнее время каждый эстонский мужчина, способный носить оружие, должен быть прежде всего солдатом?
Элиас покачал головой:
– Каждый настоящий эстонец должен сейчас вместо того, чтобы охотиться за сородичами, тревожиться о том, чтобы наш народ не погиб в происходящем побоище.
Ойдекопп разозлился. Элиас заметил это.
– Именно в интересах сохранения нашего народа следует бороться с врагами, - резко сказал Ойдекопп.
Но Элиас оставался непоколебим:
– В самооборону я не вступлю.
На миг Ойдекопп даже опешил. Во всяком случае, так показалось Элиасу. Разговор прервался.
– Нас интересует нечто более далекое, чем погоня за красными, - сказал наконец Ойдекопп как-то неопределенно.
Элиас съязвил:
– Ортскомендант относится к вам не слишком почтительно.
– Кто это говорит? Элиас развел руками:
– Народ.
Ойдекопп смолчал. Казалось, он прижат к стене.
Впервые Элиас почувствовал себя равным Ойдекоп-пу. До сих пор и поза и тон последнего как бы выявляли в нем человека более осведомленного.
– Не отрицаю, наши отношения с немецкими военными властями еще не достигли ясности, - сказал после паузы Ойдекопп.
– Да и наивно надеяться на это, пока на территории Эстонии идут бои. Однако мы не вправе ждать сложа руки, когда нас позовут на готовенькое.
Наши намерения касаются более далекого будущего, пока рано о них говорить. Ты, как мы надеемся, не останешься сторонним наблюдателем. Приходи завтра, утром в штаб самообороны, там поговорим подробнее. Элиас не дал себя сбить:
– И не подумаю приходить. Еще раз напоминаю: на службу в самооборону не пойду.
– Не стану навязывать тебе силой ни одну должность, - сказал Ойдекопп.
– Мне хотелось познакомить тебя с полковником Тоэрном, но теперь уже поздно. Он пал в Аудру. Вчера, кстати, был довольно критический день. Красные чуть не ворвались в Пярну.
Элиас спросил:
– Прошу прощения, кем был ваш полковник?
– Как эстонский военный самого высокого звания, он, в соответствии с духом нашей конституции, представлял в чрезвычайных условиях войны верховную государственную власть. Мы относились к нему, как к уполномоченному президента республики.
– По-моему, немцы не станут признавать ничьей власти, кроме своей, сказал Элиас.
– Ни теперь, ни впредь.
Ойдекопп окинул его внимательным взглядом.
– Повторяю, еще не во всем достигнута полная ясность. И все-таки немецкие военные власти не препятствуют деятельности самообороны и не запрещают нам выполнять кое-какие гражданские функции.