В разгаре лета
Шрифт:
– К сожалению, я опоздал, - пробормотал Элиас, все еще не овладевший собой.
– Сейчас вся нормальная жизнь полетела кувырком и никто не знает, когда мы опаздываем, а когда - нет.
– И Нийдас дружелюбно улыбнулся.
– Кого вы так отчаянно разыскиваете, если не секрет? Может, я могу вам помочь?
Элиас взглянул на Нийдаса, улыбавшегося во все лицо, и с неожиданной для себяоткровенностью признался:
– Я пришел проводить товарища Лийве. Но ее эшелон уже ушел.
Нийдас спросил:
– Разве она вам не сказала, в какое время должен
– Я узнал, что товарищ Лийве эвакуируется, от других, - ответил Элиас и добавил, пытаясь пошутить: - Лучше поздно, чем никогда.
Нийдас опять дружелюбно улыбнулся и сказал:
– Я согласен передать от вас привет. С вашего разрешения, разумеется. И если, конечно, нам доведется встретиться в советском тылу.
Элиас решил, что неудобно отказываться от предложенной услуги.
– Буду вам очень благодарен. Может быть, вы попадете в одно и то же место.
– Куда должна была уехать товарищ Лийве? Элиас и на этот раз решил быть откровенным:
– К сожалению, и этого не знаю. Я слишком поздно узнал, что она эвакуируется.
Нийдас не захотел, чтобы беседа увяла:
– Я покачу далеко на восток. На Урал. Меня командировали. А вы где мотались все это время? Про вас говорили всякое, но я не верил.
Элиас ничего не ответил. Он смотрел куда-то мимо Нийдаса, на душе у него стало совсем паршиво. Все-таки он спросил:
– Что же обо мне говорили? Нийдас махнул рукой:
– Честное слово, не хочется повторять всей этой ерунды и портить вам настроение.
Выдержав паузу, он как бы нехотя продолжал:
– Говорили, будто вас хотели выслать в Сибирь. Но вам, дескать, удалось скрыться. Смешно, ей-богу, смешно. А потом пошли разговорчики и почище. Уверяли, будто вы стали бандитом. Жалко, нет здесь этих клеветников и тех, кто легковерно им поддакивал. Своими глазами убедились бы, что занимались пустой болтовней.
Нийдас сообщил это беззаботно, полушутя, с извиняющимся видом. Элиаса не поразило, что его считали беглецом. Нет, это естественно, и, возвращаясь в Таллин, он считал вероятным услышать примерно такие слова, какие услышал от заведующего мастерской. Но одно дело - предполагать что-то, а другое услышать самому, что о тебе думают и за кого тебя считают. Знают даже о его поведении в Вали, это самое убийственное. И о том, что он был с лесными братьями, знают не один-два человека, а все, это ни для кого не тайна, все только об этом и говорят. А если на их предприятии об этом говорили все, то, значит, это дошло и до Ирьи.
Элиас не собирался скрывать от Ирьи ничего. Он хотел признаться полностью. Пусть знает все. Но выходит, она уже знает. Знает и осудила его, наверняка осудила.
Элиас больше не сказал Няйдасу ни слова. Он молчал, отведя глаза в сторону, и думал о том, что все погибло. Погибло окончательно.
– Видите, я таки испортил вам настроение, - прервал молчание Нийдас. Не принимайте вы эту болтовню к сердцу.
Элиас тихо сказал:
– Если вам случится встретиться с товарищем Лийве, передайте ей привет от меня, скажите, что я желаю
– Извините, товарищ Элиас, но я знаю о вашей привязанности к товарищу Лийве.
– Голос Нийдаса стал очень участливым, очень проникновенным. Поэтому позвольте мне дать вам один совет: не оставайтесь в Таллине. Уезжайте в тыл. Разыщите товарища Лийве. Так сказать, разделите с нею военные трудности. Примите это как совет старого друга... На востоке - в Сибири и на Урале - сейчас большая нехватка в хороших инженерах. Обратитесь в наш комиссариат, и там уладят все формальности по эвакуации.
Нийдас взглянул на Элиаса в упор, но тут же отвел глаза, пробормотал: "Извините!" - и улыбнулся виноватой улыбкой человека, отважившегося на совет по очень щекотливому делу.
Элиас почувствовал благодарность к технику, с которым у него никогда не было добрых отношений. Он сказал:
– Спасибо! Мне поздно эвакуироваться.
– Вам, конечно, лучше знать. Но все-таки подумайте о такой возможности. А что касается формальностей, так их уладят в три-четыре дня.
– К сожалению, я все-таки не могу ехать.
– Жаль. Обязательно передам привет от вас товарищу Лийве.
Элиас вдруг сказал:
– Вы сказали, что знаете о моей привязанности к товарищу Лийве. Передайте ей: я люблю ее по-прежнему.
В тот же миг Элиас устыдился своих слов, вырвавшихся из самой глубины его существа, словно под напором какой-то огромной силы, вопреки его желанию. Он показался себе ничтожным человечишком, трубящим на весь мир о том, что надо скрывать в самом себе, как величайшую ценность, истериком, не умеющим сдерживаться, предпочитающим поступкам слова, слова и еще раз слова.
Нийдас уверил его:
– Передам непременно.
– Большое вам спасибо. Счастливого пути.
– Прощайте.
– Всего вам наилучшего.
Элиас покинул станцию Юлемисте окончательно раздавленный.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ШЕСТАЯ I
Шагаем строем через Таллин. Мы должны пройти через площадь Победы, мимо театра "Эстония", подняться по Тартускому шоссе на Ласнамяэ, сесть там в автобусы и поехать на фронт, пододвинувшийся к Таллину уже совсем близко.
Идет дождь.
– Грибной, - говорит кто-то сзади.
Я считал, что грибным называют мелкий дождь, почти туман, но не затеваю спора. Болтать в строю не годится.
Мостовая блестит. Люди на тротуарах останавливаются и смотрят нам вслед. Некоторые машут рукой. Но большинство провожает нас только взглядом.
Народу на улицах мало. Каждый раз, как я попадаю в город, у меня возникает впечатление, что Таллин обезлюдел. Примерно такая же картина, какая бывала летом по воскресеньям, когда тысячи горожан устремлялись к морю или разъезжались во все стороны на экскурсии. Сейчас многие - тоже за городом. Говорят, тысяч двадцать таллинцев все еще копают окопы на подступах к Таллину. Кроме того, некоторые мобилизованы, а некоторые служат, как и мы, в истребительных батальонах. Да еще несколько сот человек эвакуировалось в советский тыл.