В ритме «бугги»
Шрифт:
«Чучу» напевают
И бара-бара-барают стильных дам! —
и он жестом фокусника откинул крышку.
Мэлс замер, глядя на новенький, сверкающий сакс. Слов не было, он ударил Фреда в плечо. Тот ответил. Какое-то время они, сдерживая смех, мутузили друг друга через стол. Потом Мэлс бережно взял саксофон, вставил мундштук и пробежал пальцами по клапанам. Сакс ответил сильным чистым звуком.
Тотчас в комнате заплакал ребенок. Они замерли, глядя друг на друга
— Посмотрю на бэбика? — сказал Фред. — Все равно разбудили.
Мэлс поманил его за собой, подкрался к двери, приоткрыл и заглянул в щель. Полина качала сына на руках. Мэлс уступил место Фреду.
Тот посмотрел в комнату, потом перевел глаза на Мэлса.
— Этот? — уточнил он.
— Этот, — подтвердил Мэлс.
Фред снова приник к щели, озадаченно морща лоб. Обернулся к Мэлсу. Потер ладонью подбородок.
— Знаешь, Мэл… — задумчиво сказал он наконец. — Мне кажется, ты слишком часто слушал Чарли Паркера…
Они вернулись за стол.
— Ну, Фред, — Мэлс нетерпеливо потер руки. — Теперь главное! Про Америку… Давай с самого начала…
— Про Америку?.. — Фред тяжело вздохнул. — Я не хотел тебя расстраивать, Мэл, но у меня тоже неприятные новости…
Тот удивленно посмотрел на него.
— Давай выпьем, чувак! Все легче будет, — Фред разлил виски по стаканам.
Мэлс потянулся чокнуться, но Фред убрал свой стакан.
— Не чокаясь.
— Что, кто-то умер?
— В определенном смысле… — Фред выпил, встал и прошелся по комнате. — Мэл! — трагически сказал он. — Прими этот удар достойно, как мужчина! Не надо рвать волосы, посыпать голову пеплом, бросаться на стены и примитивно бить посуду!
— Ладно, давай, не тяни! — не выдержал Мэлс.
Фред остановился напротив.
— Мэл, я был в Америке… — скорбно начал он. — Я был в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Я проехал пять штатов… Мэл! — заорал он. — Там нет стиляг!!!
Полина, закипая, встала на пороге и уперла руки в пояс.
Они стояли в пивной среди чумазых работяг, с полупустой бутылкой виски на столике.
— У моей правоверной единственное достоинство: в десять ноль-ноль она ложится спать, и через пять минут ее можно грузить в багажный вагон, — рассказывал Фред. — А через десять я уже хилял по Бродвею. Я видел ночной Нью-Йорк, Мэл, там не осталось ни одного бара, в котором меня не знают в лицо. Я был во всех джаз-клубах Лос-Анджелеса. Там действительно много стильных чуваков. Вот американский стиль, Мэл, — указал он на свой строгий темно-серый костюм с широченными брюками.
— Да тебя с трех шагов от жлоба не отличишь!
— Ты что? — обиделся Фред. — А качество? Ты пощупай! А лейбл? — он распахнул пиджак и показал этикетку. — Важно не то, что снаружи, а что на подкладке. Чем свободнее человек, тем проще он одет. А если нас, вот таких, — указал он на Мэлса, — пустить на Бродвей — настоящий Бродвей — нас через два квартала заберут в психушку. Да что Бродвей! — махнул он. — В провинциальной колхозной Оклахомщине, где живут ковбои, которые, оказывается, не бравые парни с кольтами, а обыкновенные пастухи с навозом на сапогах — даже в поганой Оклахоме на нас смотрели бы как на папуасов с острова Джумба-Юмба в юбочке из банановых листьев!.. Понимаешь, Мэл — мы хотели жить, как в Америке, быть свободными, как в Америке, танцевать, как в Америке, одеваться, как в Америке, и ради этого были готовы на все: нас гоняли, стригли, исключали, сажали. А оказывается, мы были просто домотканой, местного пошива пародией на американцев… В Америке нет стиляг, Мэл…
— Фред! — отчаянно сказал Мэлс. — Но мы же — есть!..
Полина гладила детские вещи. Настольная лампа была завешана пеленкой, чтобы свет не падал на кроватку. Вошел Мэлс, уже одетый, взбодрил кок перед зеркалом, взял футляр с саксофоном.
— Ты куда?
— Как куда? — удивился он. — Вечер в Парке Горького, я же говорил…
Она снова опустила голову и с силой провела утюгом вперед и назад.
— Ты подал заявление в институт?
— Нет.
— Почему?.. Ты что, собираешься всю жизнь лепить своих уродов и дудеть на саксе? — вдруг зло крикнула она. — Мэл, посмотри вокруг! Все живут, как нормальные люди! Поиграли, перебесились, только у тебя одного детство в голове застряло!..
Мэлс остановился, растерянно глядя на нее. Полина осеклась на полуслове, торопливо подошла, обняла его:
— Мэл, прости, пожалуйста… Сама не знаю, что несу… Извини… — она потерлась щекой о его плечо, виновато глянула снизу вверх: — Превращаюсь в коммунальную стерву, да?.. Просто немножко устала. Это пройдет… Ты уходишь — я не знаю, вернешься ты или нет, — беспомощно сказала она. — Или снова надо среди ночи хватать ребенка и ехать в милицию просить: отпустите нашего папу… Я боюсь, Мэл. Если с тобой что-то случится — что мы будем делать без тебя, Мэл?.. Я жила как хотела, потому что была одна. Теперь я не одна, и ты не один…
Они вдруг замерли, тревожно глядя друг другу в глаза. Потом повели головами по сторонам, принюхиваясь — и бросились к чадящему на прожженной простыне утюгу.
— По-ольза!.. — только и сказал Мэлс, и оба негромко, невесело засмеялись.
Мэлс поставил футляр и расстегнул пиджак.
— Ну как тебя одну оставить? Ты же дом сожжешь, — усмехнулся он.
Полина перехватила его руку. Провела ладонью по желтому лацкану, подняла глаза и сложила губы в прежнюю беспечную улыбку.