В ритме времени. Кинематографический процесс сегодня
Шрифт:
которое он возлагал все свои надежды, а рабочий класс
встал во главе современного революционного движения.
Эта сцена, исполненная глубокого внутреннего
трагизма, построена подчеркнуто символически: дело в том, что*
героя и молодых революционеров перевозят на остров на
1 cCineforum», 1974, N 137, р. 797.
321
разных лодках. Фигура Джулио Маньери представляется
молодым политзаключенным символом вчерашнего дня
революционно-освободительного
этапом борьбы. В то же время в его глазах эти молодые
революционеры оказываются живым воплощением
ненавистного ему «догматизма» и «бюрократизации»
революции. Не выдержав столкновения с реальностью, герой
бросается в воду, кончая жизнь самоубийством.
Придуманная героем фантастическая и иллюзорная
жизнь «в воображении» звучит в контексте фильма как
траурная мелодия, как реквием по его социальной утопии,
не выдержавшей столкновения с реальной
действительностью.
«Воображение» или «догма» — такова дилемма,
которую ставят перед зрителями братья Тавиани. Какую же
сторону избирают авторы и какую предлагают избрать
зрителям? Сами режиссеры заявили в печати: «Мы на
стороне Джулио. Но в то же время мы и на стороне тех, кто
на другой лодке. Честно говоря, мы бы предпочли быть на
третьей лодке, очертания которой для нас не ясны, но
которая могла бы соединить воображение Джулио с
научными знаниями молодых политзаключенных»1. Итак,
поставленная авторами дилемма в достаточной мере
безысходна. Это поиск «третьего» пути, но третьего, как известно,
не дано. Ведь именно «третий» путь мучительно и
безуспешно искали сторонники движения протеста 60-х годов,
проклиная капитализм и отворачиваясь от
коммунистической революционности и реального социализма.
Но почему бы, прежде чем искать «третий» путь —
решения антиномии «утопизм» — «догматизм», — не
присмотреться критически к ней самой? Почему научный
социализм и основанное на нем революционное действие
обязательно чреваты «догматизмом», «доктринерством»,
«бюрократизмом»? Впрочем, справедливости ради надо
сказать, что сами братья Тавиани воздержались от
однозначных ответов на этот вопрос, хотя и склонялись все же
к поискам этого пресловутого «третьего» пути.
Фильм «У святого Михаила был петух» стал
определенным этапом в творчестве братьев Тавиани, но в то же
время отразил некоторые наиболее характерные, хотя и в
достаточной степени ошибочные, мотивы леворадикального
сознания западной интеллигенции
дилеммы. Следующий их фильм, «Аллонзанфан»,
получивший широкий отклик в западной, в том числе левой и ле-
1 Цит. по: «Cineforum», 1974, N 137, р. 798.
322
ворадикальной печати, продолжает эту же тему. Он
воплощает те новые проблемы, трудности и противоречия,
которые заявили о себе в эволюции современного движения
протеста и леворадикального сознания на Западе. В
авторской позиции на этот раз зазвучали некоторые темы,
характерные для бытующих сегодня на Западе
интерпретаций молодежного бунта конца 60-х годов.
Дело в том, что в 70-х годах в связи с политическим
спадом движения протеста многие западные философы,
политологи, социологи начали переосмыслять и
переоценивать сущность и значение леворадикальной активности
молодежи и интеллигенции 60-х годов. В этой связи они
нередко стали говорить о движении протеста как о чисто
«интеллигентском» движении или даже как о некой
разновидности групповой психотерапии, коллективного
изживания «детского» и «интеллигентского» невротизма. Эти
интерпретации леворадикального бунта зазвучали в самых
различных контекстах.
Итак, «Аллонзанфан»...
На фоне театрального занавеса, который сразу же
вносит в киноповествование ощущение театрализованного
представления, идут титры: «Эпоха Реформации»
(вспомним слова Г. Кана и Б. Брюс-Бриггса). Это было время
восстановления реакционных монархических режимов,
время аристократической реакции на Великую французскую
революцию во всех сферах общественной и культурной
жизни Европы. Какое-то щемящее ощущение
мелодраматичности и театрализованности вносится старой
музыкой Доницетти- и Беллини.
Исторический фильм? И да и нет: действие фильма
происходит где-то около 1816 года, однако авторы явно
говорят о событиях совсем недавних. «Очевидны параллели
между Европой 1816 года и всем современным миром со
своим Киссинджером, который разыгрывает из себя
нового Меттерниха, призывая к отказу от идеологий во имя
прагматизма...»1 — замечает Дзамбетти. При этом
аналогии между эпохой Реформации начала прошлого века и
«контрреформацией» (Г. Кан и Б. Брюс-Бриггс) или
«контрреволюцией» (Г. Маркузе) 70-х годов касаются не
столько конкретных социально-политических условий,
сколько общего консервативного духовного и