В родном доме
Шрифт:
К сожалению, и после праздничных концертов он продолжал «оживлять» однообразную школьную жизнь, что, конечно, часто вызывало негодование учителей. Проделки Гумера не могли не сказаться и на его успеваемости, так что юный озорник вовсе не относился к числу отличников. Не проходило и недели, чтобы его не вызывал на проволочку директор школы, а остальные педагоги не знали, как образумить сорванца. Но во второй половине восьмого учебного года Гумер сам постепенно стал меняться: всё чаще задумывался, уходил в себя и к концу учебного года его было не узнать. Бесстрашный сорвиголова превратился в тихого мечтательного, грустного юношу.
Причиной
Вот в каких условиях угораздило Гумера влюбиться в Фалину. Правда, он ещё не знал, что это странное чувство нежности, томления и тоски, переполнявшее его душу, называется любовью, да и не надо было ему об этом знать. Но вот уже два месяца он считает Фалину «своей», то есть чуть ли не «личной собственностью», как, например, сумку, пиджак, ручку или парту. Фалина отличалась от вышеперечисленных неодухотворённых предметов лишь тем, что Гумер, например, мог при желании раскромсать перочинным ножиком парту, порвать пиджак, сломать ручку или швырнуть сумку в какую-нибудь грязную лужу, а к Фалине он относился так трепетно, что даже боялся коснуться её, а не то, чтобы толкнуть или нагрубить. Напротив, он готов был порвать на лоскуты каждого, кто обидит или хотя бы попытается обидеть Фалину.
Гумер и не помнил, когда и как зародилось в нём такое чувство. Впрочем, что-то в памяти, кажется, осталось…
Дом, где Фалина жила с другими квартирантками, стоял на расстоянии десяти – пятнадцати дворов от дома Гумера. На правах одноклассника он иногда наведывался к девушкам, и вскоре они вроде бы подружились. Однако юноша, конечно, предпочитал проводить время с мальчиками, а не с тремя девчонками. Однажды зимним вечером один десятиклассник попросил Гумера познакомить его с Фалиной. И не просто познакомить, а по пути домой задержать её, отделив от двух подружек-квартиранток, а самому вовремя смыться. Получить такое задание от одного из лидеров старшеклассников было, конечно, почётно, тем более что его мог выполнить только Гумер, хорошо знавший девушек. Дело в том, что подружки были до того пугливы, что при малейшем приближении к ним парней с испуганным ойканием стремглав мчались домой. А вот его они не только не боялись, но и доверяли ему, и после танцев или кино старались идти домой вместе с ним. Поэтому Гумеру ничего не стоило задержать и передать «старшему товарищу» любую из трёх подружек. В нем ещё не было ни искорки будущих горячих чувств к Фалине.
На их улицу нужно было идти через пустырь, в летнее время превращавшийся в болото из-за вытекающих там родничков. Если летом здесь люди протаптывали множество тропинок, то зимой оставалась одна-единственная и плотно утрамбованная дорожка, по которой и шёл Гумер с подружками после танцев в сельском клубе. Заранее было уговорено, что он задержит Фалину за банями, в том месте, где тропинка соединяется с главной сельской улицей, а её подружек прогонит прочь. Школьный «авторитет» хотел во что бы то ни стало уединиться с Фалиной, причём не показываясь никому на глаза.
Возле бань Гумер, недолго думая, крепко схватил Фалину за локоть и оттащил её от подружек, которые почему-то лишь прыснули от смеха.
– Чего смеётесь? Марш домой! – грубо приказал им Гумер, и девчонки испуганно упорхнули с глаз долой.
Фалина стояла растерянная, ничего не понимая.
– Что с тобой, Гумер? Что ты делаешь? Отпусти руку, больно…
Гумер то и дело оглядывался, поджидая «авторитета». «Чего он там телится? – раздражённо подумал он. – Что я тут буду делать с этой пигалицей?»
Догадавшись по его взглядам, что Гумер ждёт ещё кого-то, Фалина взмолилась:
– Пожалуйста, Гумерчик, миленький, не позорь меня…
И сквозь неверный, скупой лунный свет увидел Гумер полные мольбы огромные глаза девушки. Господи, как она на него смотрела… как тихо и тепло сказала она ему: «Миленький»… Гумеру стало стыдно, он как-то сразу обмяк под молящим взглядом перепуганной девчушки, но ему не хотелось нарушать слово, данное тому веризиле-десятикласснику.
– Подожди, не дёргайся и не шуми, – как можно мягче сказал Гумер, увидев на тропе приближающийся к ним тёмный силуэт. Фалина тоже увидела чью-то фигуру и снова взмолилась:
– Ну, Гумерчик, будь другом, отпусти меня, я побегу домой, перед тётей нехорошо, стыдно, подружки уже дома, а меня до сих пор нет.
Фу ты, чёрт!.. И с чего это Гумер вдруг так раскис? Каждое слово Фалины болью отдавалось в сердце. Но слово нужно держать, ведь он мужчина, у которого слово – что кремень.
Подоспел школьный «авторитет», ухватил Фалину за другой локоть, цыкнул на Гумера: «А теперь проваливай отсюда!» И стал лапать испуганную девчонку. Та отбивалась, сопротивлялась как могла, угрожая:
– Прекрати! Что ты делаешь? Завтра же скажу директору!
Горе-ловелас пыхтел, безуспешно пытаясь обнять свою жертву, сопротивление которой всё возрастало.
Ба! Что это Гумер стоит здесь? Чего он тут забыл? Его дело сделано, он здесь уже не нужен.
Юноша засунул руки в карманы пальто и пошёл по улице неспешной, важной походкой «настоящего мужчины».
Ну и что? Подумаешь, она его пару раз «миленьким» да «Гумерчиком» назвала. Ну, посмотрела на него жалостливо, так что понятно, что струхнула. Да, струхнула. «А-а… Чепуха всё это!» – силился успокоить себя Гумер и прогонял из памяти образ Фалины с её молящими, широко открытыми глазами. Ему вдруг стыдно стало за эти мысли. Он стыдился самого себя. Ему казалось, что настоящему мужчине стыдно всерьёз задумываться о каких-то девчонках…
…Да, вполне вероятно, что первые искры большого чувства зародились в душе Гумера там, возле чёрных бань, замёрзших родников, на перекрёстке сельских тропинок. Да, наверное, так оно и произошло! Значит, в девятом и десятом классах они с Фалиной уже самозабвенно любили друг друга, не могли жить друг без друга, а их любовь росла и крепла с каждым днём и каждым часом! А потом? Разве потом Фалина не следовала за ним всюду – в Казани, Москве, Ленинграде, Средней Азии? Разве не лежала она между Гумером и его женой, согревая и заполняя холодную пустоту их взаимоотношений? Наконец, разве она, грубо схваченная и переданная двадцать пять лет назад какому-то недоноску, не прилетела вслед за Гумером в благословенный тёплый Крым?