В родном доме
Шрифт:
Юра давно уже пришёл в тир и наблюдал за стрельбой Гумера.
«Хорошо стреляешь», – повторил Юра.
«Да нет, это я так… от нечего делать…»
«Не набивай себе цену», – Юра погрозил Гумеру пальцем. Потом он взял в руки оптическую винтовку и сказал: – «Я думал, что из этой винтовки в Алупке стреляю только я да моя жена Лариса. Оказывается, есть ещё третий – ты. Очень даже хорошо, начнём между нами соревнование».
«Нет», – возразил Гумер. – «Я зашёл сюда так… нервы успокоить. Я вообще не стрелок, не снайпер, не спорт-смен и не охотник. Так, стреляю при случае… для души…»
«Если не
«Пуля Фалины», – подумал Гумер.
А Юра уже купил у старика десять пуль и мишень, снял верхнюю одежду и приготовился стрелять.
«Девятая пуля – психологическая, – продолжил он разговор, заряжая винтовку. – Одна психологическая пуля из десяти – это не много. У меня, например, обычно бывают две такие психологические пули из десяти, иногда – даже три».
«Что это? Значит, у Юры три несчастных любви», – забавлялся своими мыслями Гумер.
«А ты не беспокойся, – продолжал Юра, прилаживая винтовку к плечу. – У каждого стрелка есть свои психологические пули, даже у мастеров международного класса. Мужчину вообще может вывести из равновесия любая мелочь. Скажем, начал нажимать на курок и вдруг вспомнил, что у тебя сигареты кончились, или припомнил, как тебя жена когда-то обругала. Даже вид этого сонного старика, смотрителя тира, может выбить тебя из колеи».
Гумер и не заметил, как сказал: «Причина психологии моей девятой пули более глубока».
Сказал и тут же пожалел об этом: зачем так откровенничать перед человеком, которого видел всего лишь второй раз в жизни?
Юра попал в «десятку», но пуля вонзилась в левый край кружка.
«Что за причина? – спросил Юра. – Или мировые проблемы решаешь?»
«Да», – ответил Гумер, не понимая, зачем он это говорит, от этого ещё более смущаясь. Пока Юра готовился ко второму выстрелу, он всё-таки обдумал свой ответ и нашёл его правильным. Потому что вопрос любви – это проблема общая для всех народов мира.
Третья пуля Юры попала в «девятку», остальные – в «десятку».
«Настроение хреновое, – пожаловался Юра, когда они вышли из тира на улицу, – жена послала за мясом, а в магазине мяса нет».
«Нашел причину для беспокойства», – хмыкнул Гумер.
«Конечно, по сравнению с твоей мировой проблемой моя проблема – так, пустячок. Однако в первую очередь думаешь о еде. Надо накормить жену, дочку, да и себя не забыть. В этом вопросе я не романтик, а практик».
Юра посмотрел на Гумера, прищурив свои и без того узкие глаза. В чёрных его зрачках заискрилось какое-то живое озорство. Он посмотрел на часы и сказал:
«Слушай. Как практический человек, я тебе вот что посоветую. Сегодня вечером или завтра утром я хоть из-под земли добуду мясо. А ты завтра утром не ходи в столовую санатория, а приходи к нам. Посидим поговорим, мы ведь ещё толком и не познакомились. Смотри, я приглашаю тебя во второй раз, не обижай отказом».
На этот раз Гумер посчитал, что неудобно, неэтично отказываться от вторичного приглашения, и они договорились встретиться в этот же день в семь часов вечера.
Три корпуса санатория расположены чуть ли не на краю горного ущелья, утопающего в зарослях южных растений и вечнозелёных деревьев. Эту живописную местность называют ещё маленькой Швейцарией.
Приехав в санаторий и поселившись в один из его корпусов, Харзан нашёл среди вышеописанных природных построек уютное гнёздышко. Он приехал в Крым не только для лечения, но и для продолжения начатой докторской диссертации. Чтобы работа и лечение сочетались лучше, он решил писать диссертацию на свежем воздухе и с разрешения врачей перетащил в своё «гнездышко» стол со стулом. Дело в том, что в этом санатории широко практиковался метод лечения больных при помощи самого климата Крыма, поэтому врачи не стали противиться просьбе Харзана работать на свежем воздухе.
В восьмом корпусе, где расположился Харзан, из десяти палат только две занимали женщины. Как во многих больницах и санаториях, большинство мужчин проводили свой досуг за картами или домино, тайком от врачей пили вино, вечерами смотрели по телевизору хоккей или футбол. Среди них были такие, кто не прочь завести кратковременные романы с дамами, но опасаясь местных врачей, сестёр и санитарок, старались заводить шашни с женщинами из других корпусов.
Харзан не обращал на них ни малейшего внимания: во-первых, ему не терпелось погрузиться с головой в любимую работу, во-вторых, он считал пустым времяпровождением игры в карты, домино или просматривание по телевидению футболов или хоккеев. Как большинство научных сотрудников институтов, Харзан по причине крайней увлечённости своей научной дисциплиной, был свободен от разных развлечений. Он даже не смог уделять достаточно времени чтению художественной литературы, посещению кино или концертов, поэтому в этом смысле так и остался с багажом студенческих знаний и представлений, плохо разбирался в новых направлениях литературы, искусства, не говоря уже о новых именах в этих областях творчества. Всё его время вот уже лет пятнадцать безжалостно пожирали бесконечные чтения сотен отечественных и зарубежных книг, журналов и статей по геологии, многочисленные лабораторные исследования, сочинение собственных трактатов и, наконец, педагогическая и общественная деятельность в институте. Харзан настолько привык к научному образу жизни, что разные минералы, камни, грязи и воды вполне удовлетворяли его интеллектуальные запросы и потребности, и он, собственно, был очень доволен такой жизнью.
Первый его брак не был удачным. Весёлая, игривая Светлана не поняла и не приняла его скучной научной или наукообразной жизни. Через несколько месяцев после свадьбы она поняла невозможность жить такой жизнью и сказала об этом мужу. Харзан, уже успевший идеализировать науку и жизнь в науке, заявил о невозможности удовлетворения претензий Светланы. Они разошлись тихо, без скандалов. Детей у них не было, делёж квартиры и имущества их не затруднил. Светлана помахала Харзану ручкой и уехала в другой город.