В роли себя самой
Шрифт:
Но каким эхом, как конкретно во мне все это отозвалось? Получился занятный гротеск. Я сидела в гостинице, в нашем номере на третьем этаже. Окно было открыто, я смотрела вниз, на улицу. По улице туда-сюда ходили немцы. На моем окне, на подоконнике, стояли цветы в горшках. И я задумывалась: а не сбросить ли? Вниз, кому-нибудь из немцев на голову?
Потом в этом городе у меня появился поклонник, мальчик-немец. Слава Богу, я никакой горшок так и не сбросила, зато мой кавалер каждый день приносил мне цветы к моему окну. Аккуратно ставил их там в баночку с водой. И потом серенады пел у меня под окном. Это меня несколько примирило с остальным местным
Ну а потом общение со своими, с актерами, окончательно все поставило на свои места. И, конечно, сама работа. Это было, как всегда, главное. И опять то, что происходило в работе, принесло новые неожиданности.
Мне пришлось играть смерть. Потом, спустя немало времени, мой знакомый, очень хороший врач-хирург, сказал, посмотрев картину, что я сыграла все очень точно на его профессиональный взгляд. Моя героиня не сразу была убита. Ей, раненной осколком в живот, предстояло помучиться. Как умирает человек от такого ранения? Я этого не знала, конечно. Оказывается, сначала боль бывает резкой, потом немного отходит, снова обостряется, терзает человека своими последними вспышками - и наступает беспамятство, конец. Именно так я все и сыграла, случайно, по наитию...
Почему так получилось? Откуда пришло представление о том, что надо играть? Может быть, от одного предварительного момента на тех же съемках. Прямой связи не было, но я почувствовала на себе очень странную, и даже, скажу, страшную вещь.
В долине построили макет деревни. На холм закатили артиллерийские орудия. Со всех сторон картину охватили кинокамеры, чтобы снимать расстрел этой деревни. "Жители" должны были спасаться, бежать из своего жилья, прятаться в поле, за бугорки земли. На съемках соблюдалась всяческая безопасность, но для полной и абсолютной перестраховки во время съемок этого эпизода сначала работали каскадеры. Они находились в одном из домов и должны были при первых залпах выскакивать из дома, бежать под снарядами до первого залегания. Потом с того места во время второй перебежки в тех же костюмах снимались артисты, бежали уже до камер.
И перед этой второй перебежкой, я помню, как начали бомбить. И помню, как мы лежали, а от разрыва снарядов вздрагивала земля. Не вздрагивала подпрыгивала. И била меня в грудь.
В этот вечер у меня было шоковое состояние оттого, что я ощутила землю как живое существо, которому больно, которое бьется. Это одно из самых сильных и пронзительных моих воспоминаний: как билась от боли земля. Мне было больно от ее ударов, я чувствовала это самым непосредственным образом. И сразу вместе с этим поняла, что и земле так же больно от взрывов.
Я на полном серьезе говорю: Слава Богу, что это ощущение я испытала вне войны, только "играя в войну". Достаточно было и игры, в которую ворвалось чувство настоящей паники, пережитой мной, когда я потом бежала прочь от расстрелянного из орудий дома. Быть внутри благополучной жизни - и вдруг эта жизнь разорвана катастрофой... Ощущение конца всего и вся... Я бежала на камеры - бежала от настоящей войны, я бежала от своего разрушенного дома, от своей изуродованной юности. Это было за секунду, мгновенно, какими-то тайными генами впрыснуто в кровь. За долю секунды сразу, как только начали бомбить и стрелять.
Но от всего этого понятие "родина" для меня не является умозрительным. Оно физически ощутимо мной внутри: с комьями и с корнями, ощущение плоти моей - моей земли. И к военной теме я отношусь без малейшей легкости, без того сарказма, который подавил
Глава 3
ЗАЧЕМ СЕРДЦУ КВАДРАТНАЯ ФОРМА
После четырех картин съемки в кино стали для меня неотъемлемой частью жизни: привыкла. Привыкла точно так же, как люди привыкают к любому постоянному занятию. Кончалась работа над одним фильмом - начиналась над другим, практически без перерыва. Фильмов тогда ставилось много, в том числе таких, где требовались не только взрослые исполнители ролей. И вдруг прерваться, перерешить что-то, переоценить ситуацию и сделать попытку вернуться в прерванную жизнь нормальной девчонки-подростка, мне было просто некогда. А уж в пятый раз, когда приглашение на роль поступило от моего "крестного" по профессии - от Александра Митты, начавшего работу над новой картиной "Гори, гори, моя звезда", у меня не было ни капли сомнений: соглашаться - не соглашаться...
И со своим детством, бывшим-небывшим у меня, я прощалась под конец в каком-то бешеном темпе. Снималась в "Гори, гори..." и параллельно оканчивала экстерном девятый и десятый классы сразу, в один учебный год 1968/69.
При желании можно разглядеть в названии фильмов А. Митты, где я снималась, что-то символическое для меня. Сначала императивное "Звонят, откройте дверь!" - и вот для меня за некой дверью вдруг открылась совершенно неожиданная жизнь и забрала меня с собой, до поры до времени как бы даже ни о чем не спрашивая. Просто случай такой выпал, судьба, рок, вот и все. А "Гори, гори, моя звезда" - это можно понимать как развитие темы и как доказательство того, что внезапное роковое вмешательство отнюдь не было случайным, что какое-то предсказание сбылось надо мной или сейчас сбывается, сию минуту. И что с моей стороны это происходит в общем-то уже вполне сознательно.
Впрочем, всякая игра с названиями и их толкованием так и эдак - это не более чем игра, забавное развлечение. Последний фильм моего школьного, так сказать, периода мог называться совсем иначе, как угодно он мог называться, но он все равно стал бы для меня исключительно важной частью моей личной жизни, моей судьбы.
Как всегда, в свою картину Александр Митта пригласил прекрасных актеров: Олега Табакова, Олега Ефремова, Евгения Леонова, Леонида Куравлева. Из них Ефремов и Леонов были для меня уже "старыми знакомыми". А вот с Олегом Павловичем Табаковым, которому была предназначена главная роль, я встретилась впервые.
Действие фильма разворачивалось во времена гражданской войны в украинском городке Крапивницы, где только-только была установлена советская власть - и после этого дважды свергнута (один раз совсем, другой раз почти), но вновь восстановлена на протяжении действия фильма. Но все бурные перипетии с властью были только фоном, на котором развернулась, как у Маяковского, "мистерия-буфф" с безостановочным коловращением двух тем, двух понятий: искусство - жизнь, жизнь - искусство. И в центре всего этого оказывался герой Табакова, Владимир Искремас, чья фамилия-псевдоним расшифровывалась так: "Искусство революции - массам". Даже если вы не смотрели фильм, то, наверное, все-таки можете себе хотя бы отдаленно представить, какие тут раскрывались возможности для такого артиста, как Олег Павлович.