В России жить не запретишь
Шрифт:
– Вы берете меня с собой?
– Я должен тебе это тысячу раз повторить? – язвительно осведомился Бондарь. – Не дождешься. Я повторять не люблю и не буду.
Прихватив чеченский автомат с подствольным гранатометом, он выбрался из землянки под открытое небо, едва сдержав желание отфутболить круглую, как мячик, жабу, метнувшуюся ему под ноги. Ах, какие мы милосердные! Жалеем жаб, жалеем посторонних девушек! Еще неизвестно, как отреагирует Конягин на сообщение о том, что Бондарь возвращается не один, а в обществе подозрительной спутницы. Но не бросать же ее здесь на верную погибель? Или же бросать как можно скорее?
– Ты где? – рявкнул Бондарь, обнаружив, что за его спиной никого нет.
– Здесь, – донеслось из землянки. – Никак не могу перешагнуть через… через его ноги.
– Ты Ворона имеешь в виду? Он же мертвый!
– Потому и не могу, что мертвый, – виновато откликнулась Алиса.
Пришлось возвращаться обратно, брать ее на руки и выносить наружу. Бондарь не слишком удивился, обнаружив, что от вызволенной из плена девушки пахнет отнюдь не майскими розами, но ноздри его непроизвольно сжались, и это не осталось незамеченным.
– Отпустите, – потребовала Алиса, как только они оказались на осыпающихся ступеньках, ведущих наверх. – Немедленно отпустите.
При этом она задрыгала ногами так яростно, что Бондарь едва не потерял равновесие.
– Да пожалуйста, – буркнул он, разжимая объятия.
Едва удержавшаяся на ногах Алиса поспешно отдалилась на пару шагов и предложила:
– Теперь ведите.
– Командую здесь я, – предупредил Бондарь. – Вот некоторые из моих инструкций, требующие неукоснительного соблюдения. Держаться за моей спиной не далее как в двух метрах. Не пищать, не спотыкаться, не ныть.
– Есть, товарищ командир! – Алиса браво выпятила грудь и приложила к виску сложенную козырьком ладонь. При виде ее Памеле Андерсон следовало бы обрядиться в бесформенный балахон и никогда больше не позировать со своим знаменитым бюстом наголо.
– Руку к пустой голове не прикладывают, – проворчал Бондарь, глаза которого машинально покосились не на руку и не на голову девушки, а на ее маечку, натянувшуюся так туго, словно под ней спрятали пару воздушных шариков. – Отставить разговоры. За мной.
Он стремительно двинулся вперед, не собираясь делать поблажек едва поспевающей за ним Алисе. Он был зол на нее, зол на себя, зол на судьбу, которая свела их в столь неподходящее время, в столь неподходящем месте. Лишь когда они добрались до берега реки, которую предстояло перейти вброд, Бондарь снизошел до разговора со своей запыхавшейся спутницей.
– Босоножки сними. Намокнут – идти не сможешь. Скользко.
– Слушаюсь и повинуюсь. – Выполнив распоряжение, Алиса спросила, глядя на быстрое течение, серебрящееся в почти полной темноте: – Тут глубоко?
– Воробью по колено, – успокоил ее Бондарь. – А теперь закрой рот. Звуки над рекой далеко разносятся, особенно вечером.
– Молчу, – прошептала Алиса. – Ой, какая вода холодная… Ой, мамочки.
– Ш-ш!
Примерно до середины речушки дошли без шума, а потом за спиной Бондаря раздался такой отчаянный плеск, словно его спутницу схватил огромный аллигатор, норовящий уволочь ее на дно. Стремительно обернувшись, он увидел, что Алиса раз за разом погружается в воду с головой, упираясь в каменистое дно руками. Ее розовая юбчонка стояла над водой колом. Выныривая, девушка издавала звуки, напоминающие перестук кастаньет – это клацали ее зубы. Загребая воду ногами, Бондарь бросился к ней, схватил за плечи и поставил вертикально.
– Что это еще за номера? – яростно прошипел он. – Ты не на Черноморском побережье.
– Я з-знаю, – проскулила мокрая, как цуцик, Алиса, содрогающаяся от холода. – Но мне обязательно нужно было окунуться, понимаете?
– Не понимаю! Ты не смеешь своевольничать. Ты моя тень, ясно?
– Я т-тень, – послушно кивнула Алиса, отбивая зубами дробь за дробью. – Н-но оч-чень ч-чистоплотная т-тень.
– Идиотка, – бурчал Бондарь, выволакивая ее на противоположный берег. – Экстремалка ненормальная. Вода в реке ледяная, а переодевать тебя не во что. И спирта нет, чтобы тебя растереть.
– И н-не н-надо, – ответила Алиса. Улыбка ее была отважной, а губы – синими, почти фиолетовыми.
– Где твои босоножки?
– Т-течением унес-сло.
– Лучше бы тебе голову унесло, – сказал Бондарь в неожиданной для себя учительской манере. Скинув рюкзак, он достал оттуда две пары толстых шерстяных носков и бросил их к ногам девушки со словами: – Надевай. Босиком ты и километра не пройдешь.
– С-с-спасибо, – пискнула Алиса.
– Может, белье мое наденешь? – грубо спросил Бондарь.
– К-какое белье?
– Трусы, какое же еще. На тебя великоваты будут, зато сухие.
– Ни за что! – Дрожь из голоса Алисы моментально улетучилась.
– Почему? – непонимающе нахмурился Бондарь. – Можно какой-нибудь веревочкой перепоясать, чтобы, гм, крепче держались.
– Я же сказала: я не бамбино. – Алиса яростно помотала мокрыми волосами, кончики которых хлестнули ее по щекам. – Девушки не ходят в мужских трусах на веревочке.
– Ох и упрямая же ты, – заключил Бондарь, демонстративно отвернувшись от спутницы. – Хлебну я с тобой лиха.
Голос его был преисполнен недовольства, а на губах блуждала улыбка, которую, хвала господу, никто не видел. Очень уж неуместная она была. А потому – совершенно дурацкая. С профессиональной точки зрения внезапно вспыхнувшая симпатия к Алисе была форменным безобразием. Со всех других точек зрения Бондарю это нравилось, и он ничего не мог с собой поделать.
– Готова? – спросил он сухим, почти неприязненным тоном.
– Готова, – подтвердила Алиса. – В этих носках я чувствую себя последней дурой, но я все равно готова. Командуйте.