В семье
Шрифт:
– Только не шмыгайте так носами, - говорю я, - а то разбудите Толю.
Они начинают шмыгать еще сильней, как бы напоследок...
– Ты чего, Нинка, все еще на деревню не ходишь? - спрашивает Тоня.
– Я ж больная была, - серьезно отвечает Нина, - чуть не померла.
– Ишь, хвастает! - шмыгает носом Шура. - Так и я был тоже больной. А мне наша мама чулок мылом намазала и накрутила на шею. Во!
– Как кобылий хомут, - смеются ребята, и вместе с нами, кажется, больше всех довольный, Шура.
–
– Что? Возьмил хлеба и пошел в школу. Что!..
– Вот говорит - "возьмил", - смеется с взрослым видом Нина. - Надо сказать "взял".
Потом кто-то из них предлагает играть в прятки. Все раздеваются и начинают шнырять по углам, вытирая спинами мел, ползать на животах по полу, под кроватями, под столом. Время от времени шикаю на них, чтоб не разбудили Толика.
Нина еще слаба и не может много бегать. Ух, как вспотела! Потихоньку отошла и уселась на обрубке у печки. Шура, ее дружок, тоже утомился.
– Айойечки! - говорит он, подходя к Нине. - Ты чего больше не балуешься? Так весело!
– Потому, я ж больная была, чуть не померла, - опять, как взрослая, говорит Нина.
Шура на это не отвечает. Он утирается рукавом, долго смотрит на меня, а потом радостно заявляет, словно сделав открытие:
– Сидит и пишет!
– Алесь не пишет, - поправляет Нина, - он рисует. Он и меня нарисовал, и нашу бабку. Идем, покажу.
Сначала только Шура и Нина, а потом и вся стайка, уставшая от веселой игры, окружает меня. Что же, начинаю показывать рисунки.
– Глянь-ка - вот Алесь.
– А вот ваш батька!
– А вот твоя мама прядет. Эх, и косынка под бороду!
– Ах, боженька, гляди - немой! Ну и страшный же!
– Всех он рисует, ишь ты!
– Нарисуй меня, Алесь, - просит Шурка.
– А что дашь? - спрашиваю я.
– Жита.
– Сколько жита?
– Мешок или еще многей.
– Да не "многей", а "больше", - снова поправляет Нина. И, подумав, добавляет: - Вот глупенький!
Шура принимает это, конечно, без обиды. Он только шмыгает носом и опять, словно сделав другое открытие, радостно говорит:
– А дед мне жита все равно не даст. Жито надо на хлеб.
Когда мы доходим до моего последнего, еще не законченного рисунка, Нина начинает пояснять:
– Это вот будет печь, а это - я, а это - наша бабка. Она мне всегда сказки рассказывает.
– А наша - мне.
– И мне.
– А мне - наш дед, - говорит Шурка.
– Ну и хвастает же! Разве деды рассказывают?!
– Еще лучшей, чем ваша бабка. Он мне во какие кожанцы пошил!
В подкрепление своего неопровержимого довода Шура высоко задирает ногу в новом, красной кожи постоле.
И правильно - не трогай моего деда!..
Шурин отец, Иван Брозовский, коммунист. Три года он
– А это вот наш кот, - показывает на рисунок Нина.
– А я своего положу себе на живот, как он только мурлычет, - говорит Шура, снова пытаясь взять верх.
– Наш, дурень, очень царапается, - совсем серьезно жалуется Тоня.
– А наш, - смеется толстенькая Ганночка, - наш кувшины с молоком опрокидывает.
– У нас не опрокинул бы, - говорит Шура, - наш дед сделал бы расщеп.
– Ну и что же, что расщеп?
– Что? Как зажало бы ему хвост, так он бы только... - Шура надувается и приседает, - так он бы... - И Шура кричит на всю хату: - В-вя!!
– Тише ты, вот тоже еще! - накинулись на него девочки.
Но уже поздно - Толик проснулся.
– Играй тут с вами! - со слезами в голосе кричит Нина. - Вот ребенка мне разбудили!..
– Который это, который? - подала с печи голос бабушка.
Дети притихли, как мыши.
– Который? Шура! - отвечает Нина. И начинает успокаивать малыша: А-а-а, лю-у-ли...
И тут случилось самое страшное: из-за трубы двинулись на хату до сих пор неподвижные бабушкины валенки, а потом показалась и голова со спутанными космами седых волос.
– Ой, только хуже еще изломалась! - вздыхает бабушка, а потом, поправляя волосы, спрашивает: - А ты это, командир, чего кричишь?
Шура, конечно, делает вид, что его здесь вовсе и нет. Нина покачивает люльку за веревку и поет до смешного старательным, тонким голосочком:
Люли, люли,
Полез кот по дули...
Тоня подходит к Нине и, заглянув в люльку, спрашивает:
– Заснет опять, правда? Толечка мой, маленький!..
А Нина не отвечает, поет. Все колыбельные, одну за другой, которым научилась от мамы и бабушки. Тоня, конечно, всех их и не знает!.. Но Тоня говорит совсем как взрослая:
– И я все так вот пою нашей Зосе.
Идет коза рогатая,
Идет коза, идет,
Бородою трясет...
поет Нина, подергивая худенькими ручками за веревки. Деревянный крюк люльки поскрипывает под потолком на железном крючке, а Толик покряхтывает только, как барин, и вторит Нине: "А-а-а..."
Шура глядел, глядел на бабушку, а потом потихоньку за свою курточку - и к двери. А за ним - все...
– Посидите еще, а? - просит Нина, бросив качать.
– Да чего ж это вы? - смеется бабушка. - Э-э! Гляди-ка, как я вас обидела!