В семнадцать мальчишеских лет
Шрифт:
— Бери патроны, Витя! — сказал Балтушис. — Держись, пока отойдем. Потом уходи сам.
— Ладно, Иван Карлыч! Шагайте, я продержусь.
Балтушис сначала отвел в лес слепого Сашу, затем вернулся за Елкиным.
Наконец все трое скрылись в глубине леса. За грядой каменных валунов остался лежать один Витя. Он сложил все обоймы в вещевой мешок и стал стрелять непрерывно, яростно, приговаривая после каждого выстрела:
— За Сашку вам, за Митьку! Вот вам, принимайте!
Сколько времени прошло, Виктор не знал. Он стрелял
Виктору это было на руку: он понимал, что Балтушису нелегко будет с двумя ранеными быстро перевалить через Моховую. А там еще предстояло перейти мост. Витя решил продержаться здесь подольше — сам как-нибудь сумеет ускользнуть.
Вскоре на дальнем конце занятой чехами ложбины, на их левом фланге, появились новые люди. Их было человек тридцать — все верхом на конях. Казаки! Оставив коней в ложбине, казаки развернулись цепью и пошли прямо на гору. Не встречая сопротивления, они двигались даже не пригибаясь. Витя попробовал их остановить, но было далеко, пули не долетали.
Казаки продолжали идти. Перевалив через гору, они могли отрезать дорогу к мосту, и Витя решил опередить их. Он дополз до первой сосны, поднялся. Перебегая от одного дерева к другому, направился к вершине.
С горы он увидел мост и Балтушиса. Сгорбившись под тяжестью взваленного на плечи Елкина, держа за руку спотыкавшегося Сашу, Балтушис шагал по насыпи к пригорку по ту сторону реки. Внезапно из тальника, которым обросла Черная, раздались выстрелы. Чехи низиной и болотом обошли Моховую и тоже заметили Балтушиса.
Витя видел, как ускорил шаги Иван Карлыч. Вдруг слепой Саша отстал и стал беспомощно обшаривать вокруг себя воздух, окликая командира. Балтушис остановился, потом вернулся к Саше и снова повел его к пригорку.
Дунаев не стал медлить. Он сбежал до половины горы, укрылся за сосну и открыл стрельбу по тальнику, по мелькавшим там черным человеческим фигурам. Чехи перенесли огонь с заречья на склон Моховой, где прятался Виктор. Балтушис, Саша и Елкин вышли из-под обстрела и скрылись за пригорком.
Теперь Виктору предстояло самому проскочить за мост. Делать это надо было как можно быстрее: с горы, перебегая от дерева к дереву, спускались казаки. Дунаев что есть духу помчался к мосту.
Казаки на горе и чехи в тальнике несколько минут не стреляли: видимо, присматривались к бегущему, не зная, как объяснить неожиданное появление мальчишки. Дунаев почти добежал до моста, когда вокруг начали свистеть пули. Словно кнутом обожгло плечо. Витя не удержался и покатился под откос. Привстав, разглядел рядом с собой вбитые в землю мостовые столбы. Шумя, крутилась рыжая вода, чернели влажные балки, гнилые плахи настила. Витя быстро кинулся под мост. По колено в воде, тяжело дыша, оглянулся: ну вот, здесь его никакая пуля не возьмет!
На горе продолжали трещать выстрелы, пули постукивали по настилу. Витя обмотал ссадину на плече обрывком рубахи и приготовился продолжать бой. Теперь перед ним были две группы врагов: засевшие на горе казаки и справа, в тальниковой чащобе, чехи. И тех и других он мог обстреливать: чехов из пролета, укрываясь за столбами, а казаков через щели в настиле.
Казаки, готовые броситься к мосту, уже спустились с горы и собрались на лесной опушке. «Сейчас я вам подсыплю!» Витя тщательно прицелился в одного, особенно проворного казака и выстрелил. Когда рассеялся дымок, он увидел казака лежащим на земле. «Прикончил!» — усмехнулся Витя. Но казак зашевелился и, волоча ногу, отполз за сосну. Остальные тоже укрылись за соснами и камнями.
— Эй, парень! — услышал Виктор. — Слышь там!
— Чего надо? — крикнул Дунаев.
— Добром говорим — бросай винтовку! Твое дело пропащее.
— Сам ты пропащий! Попробуй, сунься!
— Ничего не сделаем. Выходи! — повторил тот же голос.
— Сдавайся! Ничего не будет. Слово офицера! — прокричал еще кто-то.
— А ну, выгляни, золотопогонник. Чего запрятался? Я тебя попотчую…
Офицер не выглядывал.
Витя не удержался и выстрелил по сосне, за которой, по его предположениям, прятался Курбатов. Попал точно, потому что ясно увидел, как дрогнула вершина дерева.
— Каналья! — взревел Курбатов. — Доберусь я до тебя!
— Доберись, доберись! У меня тут припасено!
— Не дури, парень! — благожелательно крикнул какой-то казак, лежавший совсем недалеко, за придорожным валуном. — Их благородие верно говорят! Ничего тебе не будет.
— Поцелуй его благородие… Знаешь, куда?
Казаки о чем-то переговаривались. Потом Витя услышал голос того благожелательного казака, который лежал ближе всех:
— Так ведь пристрелит, ваше благородие. Вон какой отчаянный.
Видимо, Курбатов приказывал казаку пробежать до моста и взять Виктора, но казак не соглашался идти на верную смерть.
— А вы мне не командир, ваше благородие. Надо мной сотник Чибышев командует. Вот так-то! — равнодушно ответил казак и, кажется, сплюнул.
Затем казаки закричали засевшим в тальнике чехам:
— Господа чехи! Эй, эй! Вброд переходите! Там не глубоко, по колено не будет.
Из тальника ответили что-то непонятное. Там ходили солдаты, под их шагами с хрустом ломались сучья. Захлюпала вода — кто-то брел по мелководью.
Витя наугад выстрелил. Хлюпанье усилилось: чехи торопились выбраться из опасного места. Вскоре из кустов выскочило несколько солдат. По-заячьи петляя, они побежали к росшему на пригорке сосняку, отсекая Виктора от единственного пути к отступлению.