В семнадцать мальчишеских лет
Шрифт:
— Врете, не сдамся! — хрипло вслух сказал Витя.
Враги ползли к нему, укрываясь в придорожной канаве. Витя был бессилен взять их на прицел, но он стрелял и стрелял, понимая, что как только чехи доберутся до моста, он уже ничего не сможет сделать. Они убьют его через щели в накате.
Вдруг винтовка перестала стрелять. «Осечка!» — подумал Витя и взвел затвор. Из патронника гильза не выпала — обойма кончилась. Торопливо обшарил мешок — там тоже не было ни одной обоймы, ни одного патрона. Горячая винтовка была мертва. Витя швырнул ее в воду. Подумав
Чехи уже были на настиле. Витя слышал их осторожные шаги и непонятный говор. В щель просунулось дуло, и два выстрела ударили в воду, оглушив и забрызгав Витю. «Сейчас возьмут!» — мелькнуло в голове. На откосе зашуршал песок. Чехи еще не знали, что у Вити кончились патроны, и двигались по откосу медленно и осторожно.
Решив, что второй выход из-под моста свободен, Витя метнулся туда. Он хотел добежать до тальника, по которому недавно бродили солдаты, и по реке уйти в Глазыринские топи.
Но лишь только он показался из-под моста, как над головой раздались выкрики и в ту же секунду на плечи ему спрыгнуло двое чехов. Вместе с ними Витя покатился в воду.
Рослые чехи были сильнее. Вывернув руки, они вытащили Дунаева из воды и бросили на берег. Из-за Моховой горы показалась группа офицеров во главе с Каетаном Шенком.
Глава 17
Расправа
Если бы Витю схватили казаки, то немедленно растерзали бы на месте — так велика была их злоба на него, сорвавшего разгром красногвардейского отряда. Но взяли Витю чехи, он был их первым пленным. Кроме того, их изумила отчаянная, дерзкая стойкость подростка. Сгрудившись вокруг Вити, они рассматривали его и переговаривались ла своем языке.
Витя приподнялся и сел, угрюмо, исподлобья оглядывая чехов и стоявших поодаль казаков. Что с ним теперь будет? Убежать бы как-нибудь. Только бы не связывали…
Точно поняв его мысли, один из чехов подошел ближе, тронул носком сапога и приказал:
— Вставать, мальчик!
Это был унылый ординарец капитан Шенка — Иржи Карол. Ординарец недовольно поджимал губы, точно поручение, которое только что отдал Шенк, ему не нравилось. Подобрав полу мундира, он снял с брюк тонкий кожаный ремешок. Витя спрятал руки за спину.
— Ну, давай рук, мальчик. Плен — понятно?
Витя продолжал отступать. Разговаривавший с Шенком Курбатов крикнул казакам:
— Чего смотрите? Помогите связать.
Подскочили двое казаков, так вывернули руки, что у Вити затрещало в плечах и от боли выступили слезы.
— Буржуйские морды! Все равно убегу! — прохрипел Витя.
— Заткните ему глотку! — поморщился Курбатов.
Казак замахнулся на Витю прикладом, но сосед толкнул его локтем:
— Будет тебе! Мальчонка ведь.
По голосу Витя узнал того самого добродушного казака, который спорил с Курбатовым, лежа за придорожным камнем. Жалость врага обожгла Витю, он рванулся вперед:
— Ну, бейте! Ваша взяла, бейте! Все равно убегу!
— Теперь уж тебе, паря, никуда не убежать — добегался, — спокойно сказал казак.
— Прихлопнуть стервеца, только и делов, — произнес один из тех, которые помогали связывать.
— Во-олчонок! — крикнул другой. — Так и норовит горло перервать. От эдаких-то все и идет…
С того берега, куда уже ушла казачья разведка, донеслась стрельба. Чехи и казаки побежали туда. Шенк подошел к Каролу, что-то приказал по-чешски и вместе с Курбатовым зашагал через мост. Карол подтолкнул Витю:
— Пошел, мальчик!
Оба двинулись по дороге к Мисяжу: Витя впереди, чех за ним с винтовкой на плече.
Обогнув Моховую гору, они увидели много людей, стоявших кучками в кустах ложбины. Весь Мисяж уже знал, что у Моховой горы идет бой между красногвардейцами и белогвардейцами. Все, кто был ущемлен Советской властью, высыпали за город узнать, чем закончится сражение. В борьбу, однако, предпочитали не ввязываться: война, а на войне недолго и голову потерять. Лавочники, гуртоправы, лабазники, мукомолы, хозяева кузен и пимокатных мастерских затаились в кустах, готовые в любую минуту кинуться назад, если одолевать станут красные, и ринуться вперед, если красных разобьют. Шныряло в кустах и несколько ребятишек, из детского любопытства захотевших посмотреть, как воюют взрослые.
Появление чеха и Вити заметили сразу, и по ложбине понеслись крики:
— Ведут! Мужики-и! Красну сволочь ведут!
Из кустарника выходили мужики. Вид у них был далеко не дружелюбный.
Иржи Карол с хмурым недоумением смотрел на людей, выходивших на дорогу. Чего им надо? Чего они орут? Непонятна чужая страна, непонятны и ее люди. Глаза, полные злобы. Бороды как лопаты — рыжие, русые, смоляно-черные. Все в сапогах, суконных шароварах, без пиджаков, подпоясаны шелковыми шнурками. Суковатые палки в руках — не то для подпорки, не то для того, чтобы бить…
На всякий случай чех снял винтовку с плеча и прикинул в уме, следует ли стрелять если что-нибудь начнется.
Мужики подступали все ближе, они шли сзади, забегали вперед, плевали Вите в лицо.
Вдали из кустов вышел Шмарин. Он что-то дожевывал и, прикрывая глаз ладонью, посмотрел на дорогу:
— Мужики, чего там? Кого ведут?
— Краснюка поймали, Кузьма Антипыч! — ответил кто-то.
Шмарин засеменил навстречу, крякнув в сторону кустов:
— Вылазьте боровы! Красного ведут.
На дорогу вперевалку вышел Кирилл Жмаев, за ним — Зюзин. Они поплелись за Шмариным.
— Это где же красный-то? Не вижу! — Шмарин окинул взглядом чеха и грязного, растерзанного Витю. — Этот, что ли? Мозгляк такой? Какой он красный, почетно будет… — И вдруг, узнав Витю, закричал: — Кириллка! Твоего работничка поймали! Шевелись скорее, погляди!
Жмаев остановился перед Витей, тяжело дыша:
— Верно, мой парень! Ишь ты, пришлось-таки свидеться…