В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах
Шрифт:
Генерал Кауфман заключил затем с Джурой-беком мир на таких условиях: он остается беком в Шаар-Сабизе, но не должен тревожить русских владений. Через два года в Шаар-Сабизе было умерщвлено несколько казаков, и генерал Кауфман заставил бека бежать из владений, которыми тот управлял десять лет. Вместе со своим другом Бабой-беком он долго бродил без приюта по горам и наконец явился в Коканд искать гостеприимства и помощи у последнего из ханов Коканда Худояра-хана. Этот, однако, поступил с ним вероломно, схватил его, заковал в цепи, а затем отослал к его врагу, генералу Кауфману.
Последний принял Джуру-бека ласково, но удержал у себя пленником. В Ташкенте русские обошлись с ним как нельзя лучше, и он стал пользоваться сравнительной свободой. Когда Скобелев предпринял свой поход на Коканд, Джура-бек, знавший все пути и дороги, предложил ему свою помощь против хана Худояра, своего врага. В этом походе, нанесшем Коканду последний удар, Джура-бек так отличился, что получил чин русского полковника и Георгиевский крест. Теперь, по образу жизни, языку и одежде, его не отличить от русских; живет он в Туркестане, в прекрасном доме и, получая в год 3000 рублей пенсии от русского правительства, и 6000 рублей от эмира Бухарского, который, однако, его заклятый враг, ведет мирную, спокойную жизнь, занимается изучением восточных ученых книг и очень доволен переворотом в своей судьбе. Его сказочно интересная биография, которую он сообщил мне в течение вечеров, проведенных мной в его гостеприимном доме, тем не менее дышит трагизмом — азиатский деспот, превратившийся в русского полковника!
Но вернемся к обеду. Он был поистине лукулловским; блеск канделябров и шитых и осыпанных звездами мундиров, заставлял забывать об Азии; единственное, что могло напомнить о ней, было присутствие восточных гостей, одетых в пестрые, драгоценные халаты и тюрбаны. Когда подали шампанское, генерал-губернатор встал и прочел новогоднюю телеграмму от царя и провозгласил тост за Его Величество. Затем, стоя и повернувшись лицом к портрету государя, девяносто гостей выслушали русский национальный гимн. После того барон Вревский провозгласил тосты за туркестанское воинство и за эмира бухарского. Под конец был провозглашен тост и за самого правителя Сырдарьинской области.
Меня, однако, удерживали в Ташкенте так долго не веселые праздники и пиры, — я все время был занят приготовлениями к экспедиции. Я вел оживленную переписку, проверил в обсерватории свои инструменты и собрал много разных статей и сообщений о Памире. Все мои инструменты оказались в превосходнейшем состоянии, исключая ртутный барометр, который разбился в дороге и должен был подвергнуться генеральной починке у немца, механика обсерватории. Особенно же пострадали от тряски в тарантасе боевые припасы. Когда я открыл оба ящика, мне представилось грустное зрелище. Сотни две гильз с патронами с дробью были смяты в своих скомканных, точно бумага, жестянках. Мне казалось просто чудом, что ни один из острых углов жестянок не наткнулся на пистон и не произошло взрыва. Тогда мое путешествие обрело бы скорый конец и иную цель. Итак, боевые припасы надо было возобновить и уложить снова.
Кроме того, мне предстояла в Ташкенте масса закупок. Я запасся всевозможным провиантом: консервами, чаем, кексами, сыром, табаком и проч. — на долгое время. Затем накупил разных мелочей, как то: револьверов с патронами, часов, карманных зеркал, шарманок, компасов, биноклей, калейдоскопов, микроскопов, серебряных чарок, украшений и материй и проч., — для подарков киргизам, китайцам и монголам. Во Внутренней Азии материи почти ходячая монета; за несколько метров простой шерстяной материи можно приобрести лошадь или провиант на несколько дней для целого каравана.
По особому распоряжению генерал-губернатора я получил самые последние и лучшие карты Памира, хронометр (Вирена), берданку с патронами и 20 фунтов пороху.
Когда все было готово, я распростился со своими ташкентскими друзьями и оставил величественный город в 3 часа утра 25 ноября 1894 г.
В Коканд я прибыл 29 января. Во время моего посещения Коканда в кокандских медресе насчитывалось 5000 учащихся, живущих на счет медресе, и 300 своекоштных учеников. Имеется еще три еврейских школы с 60 учениками. Число жителей Коканда доходит теперь до 60 000, из которых 35 000 сартов, 2000 кашгарцев и таранчей, 575 евреев, 500 цыган, 400 дунган, 100 татар, 100 афганцев, 12 индусов, по обыкновению ростовщиков, и 2 китайца. К этому надо прибавить 350 русских и гарнизон в 1400 человек; остальные таджики.
Весной приезжает обыкновенно с десяток китайцев с коврами из Кашгара. В городе 11 600 домов и 9 фабрик для очистки хлопка. В последние годы процветание Коканда заметно увеличивается; особенно растет и расширяется Русский квартал. Кроме русской администрации, в поддержку ей существует и низшая туземная. Городской голова называется кур-баши; у него в подчинении четыре аксакала, из которых каждый управляет большим кварталом, — катта-махалля; аксакалам подчинены, в свою очередь, 96 эллик-башей, начальствующих над участками, или кичкинтай-махалля.
В Коканде я посетил несколько бань, разумеется, только ради любопытства, а не ради пользованья, так как они представляют, в сущности, не бани, а рассадники накожных болезней. Входишь в большую залу с покрытыми циновками скамьями и деревянными колоннами; это раздевальная. Из нее переходишь по лабиринту узких коридоров в темные наполненные парами сводчатые покои различной температуры. Посредине каждого находится широкая скамья, на которой моющегося растирает и моет голый банщик. В этих погребообразных кельях царствует таинственный полумрак, и в облаках пара только мелькают какие-то нагие фигуры с длинными черными или седыми бородами. Мусульмане часто проводят в бане полдня, курят, пьют там чай, а иногда и обедают.
Вместо того чтобы прямо отправиться по большому почтовому тракту в Маргелан, я выбрал окольный путь в 200 верст на Чует и Наманган. Около города Гурум-сарая переправились на пароме через Сырдарью и продолжали путь по ужасной дороге на городок Чует, единственное значение которого в производстве хлопка, риса и хлеба. Повсюду стоял уже санный путь, поэтому тащиться в тарантасе было очень тяжело.
Наманган окружен селами и садами; в нем живет уездный начальник. Выбраться из Намангана не так-то легко. По замерзшей уличной грязи проходили глубокие твердые колеи, прорезанные колесами арб; по этим-то колеям и надо было ехать во что бы то ни стало. Трясясь и подпрыгивая, плелись мы по ним всю дорогу до Нарына, настоящего истока Сырдарьи, через который надо переезжать по деревянному мосту. Каждую весну его сносит напором воды, и к лету его строят вновь. От города Балыкчи, расположенного на левом берегу Кара-дарьи, ямщик повез меня в Минбулак на Сырдарье, которая повыше отделяет от себя своеобразный рукав Мусульман-куль, образовывающий поросшее тростником болото Сары-су. Болото все было покрыто льдом и снегом, кругом было голо и пусто; временами показывались стада пасущихся овец, но на чем, собственно, они паслись, так и осталось для меня загадкой. Миновав Ясауан, достиг я 4 февраля главного города Ферганы Маргелана, где губернатор, генерал Повало-Швейковский, принял меня с изысканной любезностью и оказывал мне всякое содействие в продолжение двадцати дней, которые я провел у него в доме, занимаясь приготовлениями к отъезду на Памир.
IV. Зимнее путешествие по Памиру
На границах Восточного и Западного Туркестана, Бухары, Афганистана и Индии возвышается огромное плато, гигантский горный узел, от которого расходятся к востоку и юго-востоку величайшие горные хребты Куньлунь и Гималайский, к северо-востоку Тянь-Шань и к юго-западу Гиндукуш, а между двумя первыми из названных хребтов уходит в глубь Тибета Каракорум. Здесь, согласно показаниям многих ученых, жили первые люди, а предания рассказывают, что отсюда вытекали четыре большие реки, протекавшие по раю и упоминаемые в Библии. Жители Нагорной Азии до сих пор еще величают Памир «Крышей мира» откуда огромные великаны смотрели на всю остальную землю. В политическом отношении Памир находился в недавнее время под властью кокандских ханов, а с отнятием могущественным соседом власти у последнего из ханов Коканда право на Памир перешло к России. Последняя, однако, мало обращала внимания на эту непроходимую и почти необитаемую область, что и ободрило восточных соседей присоединить к своим владениям различные ее части. Афганцы овладели Бадахшаном и Шугнаном и около реки Пяндж воздвигли форты. Китайцы овладели восточными пограничными областями Памира, а англичане взяли Читрал и Канджут.