В сердце моем
Шрифт:
– Нет, - сказал он.
– Я этих камней и не заметил. Просто прошел по ним. Ведь инстинктивно чувствуешь, где поскользнешься, а где нет. Этому выучиваешься с самого начала.
Он улыбнулся и посмотрел на мои ноги.
– Уж вы-то должны бы знать.
– Еще бы, - сказал я.
– Но иногда хочется думать, что ты умнее всех.
– Это все знают, - сказал он.
– Без этого что же было бы? Полная беспомощность. Только и делал, что падал бы.
– Главное - опыт, - упорствовал я.
– Инстинкт тут ни при чем.
Я взглянул
– Сколько он весит?
– спросил я. Он передал мне сверток, и я, не отнимая руки от костыля, прикинул его вес.
– Не хотелось бы мне далеко нести его, - сказал я.
– Тяжелая штука. Вы что, всегда в правой руке носите вещи?
– Да, - ответил он.
– А вы?
– Я предпочитаю менять руку, но с левой у меня неладно получается. Она у меня оттягивается все ниже и ниже, и в конце концов я сам себя подшибаю.
– А я вчера здорово расшибся, - он сказал это вовсе не с целью вызвать мое сочувствие.
– Падения в нашей жизни неизбежны, и мы относимся к ним спокойно. Но поскольку падаешь всякий раз по-новому, это всегда интересно.
– Как же это произошло?
– Я шел по Берк-стрит, часов в пять, знаете, какая там в это время толкучка. Толпы женщин, и все они несутся на тебя. Я и так вилял и этак. Но одна женщина все-таки зацепилась ногой за мой костыль, она-то удержалась на ногах, а я упал. Если бы я упал на руки, все бы ничего, но я стукнулся о какого-то толстяка, отлетел в сторону и шлепнулся прямо на ухо. Люди шагали по мне вдоль и поперек. Вот, взгляните.
Он наклонил ко мне голову, и я увидел его ухо, распухшее и ободранное. Я улыбнулся, и он улыбнулся в ответ.
Я положил руку ему на плечо, горя желанием продолжить разговор о падениях, которые всегда казались мне чем-то ужасно смешным, хотя мои друзья воспринимали их совсем по-иному.
Мы так увлеклись беседой, что не заметили, как появился Поль.
– Что случилось?
– спросил он с тревогой, видя, что я держу руку на плече собеседника, словно желая его утешить.
– Да вот толкуем о своих синяках, - пояснил я. Поль сделал попытку усмехнуться, - он выглядел смущенным.
– Ну я, пожалуй, пойду, - сказал калека.
– Постарайтесь развеселить своего приятеля. Пока! И он закостылял к станции.
& ГЛАВА 3
Мы с Полем спустились к Сидней-роуд, чтоб сесть там на трамвай, идущий к центру. Наш путь лежал в кафе "Амбасадор" - место встреч молодежи, которую не удовлетворяла обстановка, сложившаяся дома, молодежи, которая противилась попыткам родителей подчинить ее своей воле и мечтала о самостоятельности.
Здесь девушки находили утешение в обществе юношей, а юноши, читая восхищение в девичьих взорах, чувствовали себя взрослыми и мужественными. В глазах родителей они по-прежнему оставались детьми, придя же в кафе, становились мужчинами и женщинами.
Я не любил посещать это кафе, опасаясь, как бы не пристраститься к такому образу жизни. Здесь я видел лишь игру в чувства, порожденную одиночеством и потребностью во взаимной
Случайные встречи с девушками, которые считали, что самое главное в жизни - это развлечься и освободиться от родительской опеки, не могли дать мне то, к чему я стремился. И все-таки этот период был важным этапом в моей жизни, без него я - калека - не мог бы обрести уверенность в себе.
Здесь мне не нравилось и по другой причине. Задача, которую я поставил перед собой, была не только трудной, но и неприятной. Она отнимала у меня достоинство, мою гордость. Я постоянно рисковал стать предметом насмешек, пренебрежения, унизительной жалости.
Я боялся девушек - в их власти было больно обидеть меня, разрушить мою надежду стать писателем, - ведь я понимал, что тот, от кого навсегда отвернутся женщины, никогда не сумеет нарисовать правдивую картину жизни.
Придя в кафе, мы с Полем заказывали себе но чашке кофе и сидели, пока за какой-нибудь столик поблизости не усаживались две девушки. Если Поль находил их привлекательными, он говорил:
– Давай-ка подсядем к ним.
Я чувствовал, как при этих словах во мне начинает расти протест. Ведь мне предстояло подняться с места, совершить путешествие к другому столику, пройти через мучительную церемонию знакомства. Каждый такой визит к соседнему столу я предпринимал с величайшей неохотой.
Поля же никогда не смущал вопрос, как завести разговор. Он мог от души и самым непринужденным образом сказать комплимент. Когда я как-то пожаловался ему, что не умею говорить с девушками, он сказал, что знал одного парня, который, танцуя с незнакомой девушкой, неизменно произносил одну и ту же фразу: "Мне нравится ваше платье".
– Он никогда не говорил ничего другого, - утешал меня Поль, - и все равно нравился всем девушкам, которые знали его.
Я иногда вспоминал этого парня, но только с презрением. Девушки, которые могли находить его общество приятным, были, вероятно, не очень взыскательны.
Мне казалось, что привлекательность девушки находится в прямой зависимости от ее умения поддерживать разговор и слушать с интересом не только комплименты собеседника. Я был уверен, что лишь оценив в полной мере ее ум и душевные качества, можно было обратить внимание и на ее красоту.
Девушки, которых я встречал, умом не блистали, хотя им были присущи некоторые приятные качества. Качества эти, однако, таились под спудом, ибо общество лишало этих девушек всего: достойного подражания примера, надежды, образования, которое раскрывает людям красоту мира, а не замыкает их в узких рамках одного класса. ,
Я начал понимать, что эти девушки иногда отдают предпочтение не тому юноше, который им действительно нравится, а тому, чье внимание к ним может вызвать зависть у подруг. Девушки вечно соперничали между собой и ценили парней за их внешность, зная, как много значит для престижа красивый поклонник.