В сетях интриг
Шрифт:
– Олька, а ты чего тут забыла? – грубо спросила она.
Девушка попятилась.
– Да я… да я искала тут… Я уже ухожу, пока, – пробормотала Оля в ответ и повернулась к парочке спиной. Машка снова громко засмеялась, и Саша тоже хихикнул. Уже пройдя десяток шагов, Оля услышала, как Кудрявцева говорит:
– Слышь, она втюрилась в тебя, что ли? Как тень за тобой ходит…
Вот это позор! Какой кошмар! Хотелось провалиться сквозь землю. Как теперь жить? Как ему в глаза смотреть? Оля бежала в темноте, мимо домов с маленькими освещенными окошками. Со дворов лаяли собаки на разные лады, туфли вконец измучили ноги, и она разулась. Лучше босиком, перед кем теперь рядиться… Ноги сразу же увязли в холодную скользкую жижу грязи, образовавшуюся после вчерашнего дождя, но это ее совсем не беспокоило. Ей ли сейчас
В их доме уже было темно, мама с Иркой и Вовкой спали. Чтобы никого не разбудить, Оля наскоро вымыла ноги ледяной водой из бочки для полива и прокралась в сени. Хорошо, что удалось добраться до кровати незамеченной. Не хватало сейчас расспросов, почему так рано и отчего слезы на глазах. Наутро девушка проснулась с ужасным настроением – мир обрушился, и она мысленно ходила по руинам своей мечты. Из этого состояния ее вывела работа – с утра куры не кормлены, корова не доена, и вообще дел по горло. Оля крутилась день и ночь и только под вечер вспомнила о своем горе. Вспомнила и забыла – чего зря тосковать…
Уже смеркалось, когда девушка прошла в свою комнату. Включила свет, достала книжку и мимоходом посмотрела в окно. На их лавочке, той самой, на которой любила иногда отдыхать мама, кто-то сидел. Оля присмотрелась и обомлела – кажется, Сашка. Что делать? Не выйти – глупо. На ее же лавке сидит, значит, к ней пришел, не к мамке же и не к Ирке с Вовкой. Но зачем? Ни о чем не договаривались, ничего не обещал, да и вообще после вчерашнего как-то неловко… Боже, как же она ему в глаза посмотрит? Что скажет? Ведь ему вчера Кудрявцева говорила, что она в него втюрилась… Оля залилась краской стыда и, кусая губы, решилась. Наряжаться не было времени – а вдруг уйдет, – и потому, едва накинув яркую кофту поверх обычного старого платьица, она вышла со двора. Чтобы хоть как-то скрыть смущение, решила схитрить. Сделала вид, будто присматривается в потемках, и удивленно спросила:
– Саш, это ты, что ли?
– Да… – услышала тихий ответ.
Пожав плечами, девушка подошла к нему и присела рядом на скамейку.
– Не ожидала тебя здесь увидеть…
– Да я попрощаться пришел, – стал вдруг оправдываться он. – Уезжаю в Москву учиться.
Оля сжала руку в кулак до боли. Только не это, только не разлука. Почему он пришел к ней? Чего ожидает от нее? Может, стоит сейчас все сказать, все, что она чувствует? Может, не надо его отпускать? Вот взять и произнести: «Саша, не уезжай, я люблю тебя!» И будет все иначе, никаких недомолвок, только ясность и честность.
– Жаль… – все, на что ее хватило.
– Ага. Вот мимо проходил, решил поговорить. Ну ладно, мне пора. Удачи тебе!
Встал, как-то грустно улыбнулся, махнул рукой и пошел. Оля долго смотрела ему вслед и старалась запомнить каждое движение. Оказывается, такое возможно: вот сейчас она вспоминает – и словно сидит на той лавочке и видит его, широкими шагами идущего от нее, чуть вжавшего голову в плечи и размахивающего руками из стороны в сторону. Она тогда полночи не спала, все думала, думала… Два жизненно важных вопроса мучили и не давали заснуть: первый – зачем он приходил, если она ему безразлична? Второй – как жить без него? Но время шло, лето сменилось осенью, осень – зимой. И она как-то просуществовала без него, неся тоску глубоко в сердце, краснея при упоминании о нем, ожидая летних каникул, когда он обещал приехать к своим родителям. Это все знали – новости в деревне разносятся быстро. А уж такая, что Сашка в институт поступил и теперь «артистом будет», – тем более. Все удивлялись, а Оля нисколько и не сомневалась, что у него получится.
Миновала зима, а вместе с весной пришла черная весть. Был выходной, утро, Вовка во дворе рубил дрова, а они с матерью таскали их в сарай. И вдруг идет мимо сосед, Иван Трофимыч. Подошел к их забору и говорит:
– Девки, слыхали? Сашку убили!
У Оли потемнело в глазах. В деревне было несколько Александров, но она сразу поняла, о ком речь. А мама даже полено бросила, подбежала к старику:
– Как убили? Кого? Которого Сашку-то?
– Кочеткова, – отвечал Трофимыч. – Жаль, молодой такой. И ведь говорил я Кочеткам: нечего ему в этот город ехать! Как чувствовал я…
Позже Оля узнала и подробности. Поздно вечером Сашка возвращался вместе с однокурсником в общежитие. Нарвались на гопников, завязалась драка. Однокурснику ничего, только синяков наставили, а Сашку хватили чем-то по голове – и насмерть.
Оля до сих пор винила в этом только себя. Надо было сказать ему тогда! Надо было!.. Вдруг бы он не поехал, вдруг бы остался и все стало бы иначе? Ну почему, почему она струсила? И Машка Кудрявцева на поминках подлила масла в огонь. Поправила черную косынку на голове и вдруг сказала:
– А тогда, в школе, я ведь его и так, и этак охаживала. Просто он меньше всех на меня внимания обращал, вот у меня и был спортивный интерес. И почти ведь уже сдался. Утащила его на подоконник, прижалась. А тут вон Олька приперлась, промямлила чего-то и учапала. Так он с лица изменился, сразу засобирался куда-то. И как я его потом ни окручивала, не получилось. Наверное, Оль, он в тебя тоже того был… Я не знаю, но мне так показалось.
Лучше бы ей этого не слышать – еще сильнее стала укорять себя в его смерти. Если бы она была рядом, то не позволила бы ему выходить в ночь куда-то из дому. Если бы… За месяц таких самобичеваний она похудела так, что на лице остались одни глаза. Мама сильно переживала, но Оля – ничего, оправилась потихоньку. Ушла в хозяйство и парнями, как ни уговаривала мать, совсем не интересовалась. Да и на кого глядеть? Время такое пришло, все разъехались кто куда, кто в Самару, кто в Тольятти. В общем, в деревне, почитай, одни старики остались. Мама поглядела, поглядела вокруг – и завела пластинку: «Давай, Ольга, и ты в город езжай. Нечего тут около меня сидеть!» Оля сначала на нее глаза вытаращила и даже засмеялась – думала, та шутит. Но у мамки не было ни тени улыбки на лице, и Оля серьезно спросила:
– Мам, да куда ты меня выгоняешь? К Ирке приживалкой, в ее однокомнатную? Или к Вовке в общежитие?
А та покачала головой:
– Я уж все обдумала. В Москву поезжай, к Дарье.
– Ты смеешься, мам, что ли? Дарья сама у людей живет, а я куда?
– Ничего. Пристроит, – решительно отвечала мать. – Я ей уже письмо написала.
– А, ну если так, то подождем ответа, – обрадовалась Оля.
Она даже не думала, что родственница ее всерьез воспримет материно письмо. «Пустое, мама потолкует и забудет», – думала Оля. Ан нет – через три недели ответ пришел. Дашка в письме рассказывала, что им как раз нянька требуется и что она уже поговорила со своим хозяином, он не против с ней, Ольгой, познакомиться. На сборы ушло не больше суток. Она, Оля, была категорически против переезда в Москву. Нет, конечно, в глубине души очень хотелось. Ведь это совсем другая жизнь, столько людей можно узнать, а работа какая прекрасная – с малышом сидеть. Но только как же мамочка? Нет, ее она не бросит. А та заупрямилась: «Вот еще! Будешь со стариками тут гнить! Вся молодежь сбегает отсюда, а ты около моей юбки сидишь. Мы с тетей Валей вместе будем жить, вдвоем легче, а ты езжай!» Ну, раз с тетей Валей – это еще куда ни шло. Той тоже скучновато одной, без Даши. А так и им веселее, и хозяйство пополам поделят… А вообще, по совести говоря, не надо было никуда ехать. Дала себя убедить, а теперь вот переживает за мать. Та, когда ее провожала, стояла на перроне – такая маленькая, худенькая, сгорбленная от работы… Да, стареет мама – и спать хуже стала, и сердце покалывает, еще и нога постоянно болит. От одних мыслей о ней наворачиваются слезы.
Оля старалась звонить маме как можно чаще. Та говорила, что все у них хорошо, живут с тетей Валей дружно, весело, чаи пьют, песни поют. В общем, не жаловалась. Деньгами девушка помогала как могла – каждый месяц отправляла почтовым переводом половину своей зарплаты, для их деревни это огромные деньги. Но все равно было сердце не на месте, и когда в тот день раздался телефонный звонок, она первым делом про маму подумала. Мобильный у нее давно был – хозяин подарил, чтобы она «если что, на связи была», но звонить Ольге было совершенно некому. Если только Дашка эсэмэски присылала, но у эсэмэсок другой звук. А тут настоящий звонок, и номер не определяется. Оля дрожащими руками схватилась за трубку. Вежливый мужской голос, как показалось Оле, с каким-то акцентом, спросил: