В схватках с врагом
Шрифт:
Наконец поиск снова привел Краснова в Тупилино.
В Тупилино Краснов пришел как раз в тот момент, когда там ревели два трактора: бригадир рушил старую хату Лукерьи Гавриловой. С этой женщиной, хотя в его материалах она и занимала важное место, Краснов пока еще не беседовал: она долго лежала в больнице, находясь в столь тяжелом состоянии, что врачи запрещали ей разговаривать, а потом уехала к своим родственникам не то на Урал, не то на Дальний Восток, и он так и не смог узнать ее точный адрес.
Со слов других лиц было известно, что хотя солдаты команды ставили своих коней в ее дворе, но она с карателями совсем
…Оба трактора натужно заревели и рванули стальной трос. Старый дом рухнул, подняв громадное облако пыли, мусора и мелких щепок. Грохот свалившейся кровли, треск ломающихся балок и опор слился с восторженным криком детворы.
Краснов поздоровался с бригадиром, молодым парнем, недавно отслужившим срочную (он уже был знаком с ним по первому посещению деревни). Потом спросил, ткнув рукой в развалины:
— За что вы его так?
— Стал тормозом на пути прогресса. Решили мы уток разводить, речку запрудили, вот здесь озеро разольется.
— А где Лукерья сейчас живет?
— Вон на горе ей новый дом строим. А пока в Рольне, на Смоленщине, у сестры гостюет. Если уже не уехала — к брату собиралась, в Донбасс.
— Съездить к ней надо. Поговорить. Челом бью насчет лошадки, — попросил капитан.
Хотя и трудно было в сенокосную пору найти свободную лошадь, но бригадир распорядился запрячь молодого жеребца Урагана и сам решил съездить вместе с Красновым в Рольню. В разговоре дорогой он обронил фразу, которой объяснил Краснову свою заинтересованность в розыске:
— У меня Гунявый отца плетьми засек… В таком деле счет не на деньги ведется…
С того же началась и беседа с Лукерьей Ефимовной. Она показала капитану письма с фронта от сына, погибшего в первые месяцы войны. Погиб и младший сын. Беседа оказалась, как и можно было ожидать, интересной.
— В сорок втором, Лукерья Ефимовна, как мне рассказали в деревне, вы трех красноармейцев спасли. Как вам удалось спрятать их от фашистов?
— Так не одна я. Целое Тупилино их выхаживало.
— Ну а когда каратели снова приехали?..
— Я на крылечке была. Глянула: по дороге — пыль из леса. Я скорей на чердак, упредить болезных: «Белогвардейцы скачут». Примчались они прямо к моей хате, а их главный орет мне: «Твоя хата?» «Моя», — говорю. «Убирайся отсюда! Ревизуем для наших коней…»
— А как звали фельдфебеля?
Складка раздумья борозднула лоб. Лукерья провела ладонью по щеке, обрадовалась:
— Гунявым его звали, сынок, Гунявым.
— Ну а имя какое у него было?
— А пес его знает, — последовало без запинки, — он мне не представлялся. Так вот… Погнал меня из хаты: «Иди куды хочешь». Кликнул одного, усатого, Яшкой его звали: «Посмотри, что там есть». Тот и давай внюхиваться — и на дворе, и в хате, и в подпол слазил, не поленился. Докладает: «Так и так. Все в порядке». — «А под крышей смотрел?» Яков приделывает лестницу, взлезает. Пошатнулась я, сердце захолонуло: лежать мне в землице-матушке с солдатиками родненькими рядом! Ведь там, под крышей, и спрятаться негде… А тот забрался и кричит оттуда: «Господин фенфебель,
— Выходит, его Алексеем звали?
— Да? Стало быть, так… И уехали. Вот и все, мой любезный…
Краснов достал из чемодана блокнот, стал записывать. Лукерья обеспокоенно спросила:
— Ты не на Якова в чемодан-то собираешь?
— Нет, Лукерья Ефимовна…
— Смотри, сынок. На него не надо. Что белогвардеец, так он только слово на себе носил… Хороший человек. Увидишь, привет передавай: «Лукерья, мол, кланяется…»
— А какая фамилия у ординарца была?
— Стерлось все… Да и зачем она тебе?..
Работа чекистов строится на связи с народом, в расчете на полную его поддержку. Не обо всем рассказывается сразу: преждевременное разглашение может нанести ущерб делу, однако там, где это возможно, сотрудники госбезопасности посвящают советских людей в свои задачи. Вот почему Краснов ничего не скрыл от Лукерьи Ефимовны. Он рассказал ей о розыске фельдфебеля, закончив свой рассказ словами:
— Знай мы фамилии солдат, сначала нашли бы их, а потом и его самого…
Старушка тут же собралась поехать в Тупилино. Оказалось, там, в ее доме, были записаны имена «белогвардейцев»: конники Шевылева, когда ставили лошадей на двор, вбили в бревно гвозди и вешали сбрую, седла, уздечки на них. Во избежание путаницы каждый солдат написал на бревне свою фамилию.
На следующее утро в Тупилине никто из ребят не пошел за грибами. Вся деревня высыпала на околицу. Пришли плотники, стали разбирать постройку, вернее, то, что от нее осталось.
Наконец оно было найдено, это бревно, с черным шрамом продольной глубокой трещины, с «гвоздочками», под которыми сохранились сделанные химическим карандашом надписи.
— «Сухов, Федоров, Иванов, Скрыль, Горб», — прочитал Краснов на бревне. Остальные подписи было невозможно разобрать.
«Конечно, искать у нас Иванова, Федорова, что в Корее Кима… Но Скрыль, Горб да и Сухов — это уже реально!» — мелькнуло в голове.
— Гляди, сынок, не обманула я тебя, — сказала Лукерья Ефимовна.
Николай обеими руками крепко сжал ее шершавую ладонь:
— Спасибо, мать, большое спасибо…
Человек по фамилии Скрыль, бывший подчиненный Шевылева, а потом власовец, отбывший после войны заслуженное наказание, отыскался в Псковской области.
На следствии в свое время Скрыль и словом не обмолвился о Шевылеве, о своей службе под его началом, рассказав лишь о пребывании в так называемой «Русской освободительной армии» Власова.