В союзе с Аристотелем
Шрифт:
— Кстати, о человеческой жизни: вы больше не встречали этого мародера Христова? — спросил Аркадий.
— Нет, — ответил Юрка. — Мы вчера с Валеркой почти всю Перевалку обошли — нет.
— Вон они чем занимались, — проговорила Василиса Андреевна. — А я думала: куда они делись? В город? Так денег вроде не просил. А они, дурачки, розыски устроили.
— Почему это дурачки? — возмутился мальчишка.
— А кто же? Нешто верующих выслеживают? Пусть и басурманы. Не подпускать их к себе — не подпускай,
— Ангельское сердце! — заключил Аркадий. — Ты, мама, совершенно не готовишься к небесной революции. С каждым днем человечество все дальше и дальше отходит от религии, и, естественно, вот-вот настанет миг, когда Вселенная крикнет восторженно: «Ура! Я освободилась от этого бремени — бога!»
— Точно! — поддержал довольный Петр Иванович. — И ты, мать, просто на бобах останешься.
— Нечего-нечего старуху подзузоливать… Каши добавить?
— Добавь, — сказал Аркадий.
Юрка любил братовы реплики. В них всегда звучало что-то необычное, смешное и серьезное. Мальчишка чувствовал, что и отцу эти высказывания нравятся — он всегда слушал с улыбкой и хоть коротко, но высказывал свою приверженность к сути сыновьих слов.
— Есть такие стихи, послушайте. — Аркадий перестал жевать.
Народ мы русский позабавим И у позорного столба Кишкой последнего попа Последнего царя удавим.— Хорошие стихи! — сказал Петр Иванович.
— Уж больно замашистые, — заметила Василиса Андреевна.
— Народная молва приписывает их Пушкину. И, по-моему, не зря — все здесь пушкинское: и ритм, и гармония, и острая мысль.
— Сразу и царя и попа!
— Вот именно… Я к чему привел эти стихи? А к тому, что еще в ту эпоху с попами, с религией, как видите, не церемонились. В ту! Так нам ли сейчас с ними церемониться?! Тем более, что от былого божьего могущества остались охвостья.
— Ну вот, значит, не зря мы выслеживаем.
— Выслеживайте, — заметил Петр Иванович. — Только я не знаю, куда вы спрячетесь, когда столкнетесь с ним.
— Не бойся, не спрячемся. Мы будем бежать следом и кричать: «Это вор! Это вор!»
— Э-ха-ха! — вздохнула Василиса Андреевна, ставя на плитку таз с водой и опуская в него грязные тарелки.
Поблагодарив хозяйку за ужин, все вышли из-за стола. Юрка, вытирая руки о полотенце, переброшенное через плечо Василисы Андреевны, грозно прошептал ей в лицо:
— А забыла, что в газете печатали? Про девушку, которая бросилась под поезд?
— А ты не ершись. Мало ли что в газетах пишут. Даже вон в календаре, сам же говоришь, неправильно пишут, а уж в газетах…
— Но в принципе-то правильно!
— Ладно-ладно, «в принципе»! Спать вон иди.
— «Спать»! — сердито повторил Юрка.
Он несколько раз, задумавшись, прошелся от печки до порога, сыто поглаживая живот, затем остановился на миг и шагнул в комнату Аркадия. Аркадий рассматривал какую-то большую книгу и при появлении Юрки захлопнул ее. Мальчишка прочитал: «Тициан».
— Кто это?
— Венецианский художник.
— Ты, по-моему, что-то скрыл от меня, — проговорил Юрка, пытливо глядя в глаза брату.
— В каком смысле?
— В смысле Галины Владимировны. Она тебе что-то такое сказала…
— Ну что же. Может, кое-что и скрыл.
— Почему?
— Есть вещи, которые касаются только взрослых.
— Хм… А почему нет вещей, которые касаются только детей?
— Кто знает. Может, и такие вещи есть. Даже наверняка есть.
Юрка опять хмыкнул и, прищурив один глаз, задумался. Да, пожалуй, такие вещи есть, о которых, кроме мальчишек, никому более знать не дозволено. Значит, вправе существовать вещам, о которых, наоборот, положено знать только взрослым. Сделав такой вывод, Юрка надул щеки, с каким-то кряканьем выпустил воздух из-под губ и пожал плечами.
— А что рисовал этот художник?
— Людей. Воспевал человеческую красоту… Ты вот давеча сказал, что Галине Владимировне тяжело да и далеко носить тетради. Ты что, знаешь, где она живет?
— Знаю. Где-то в Новом городе, у какой-то старухи.
— Словом, где-то на земном шаре?
— Да нет, точнее. Мы с Валеркой однажды прямо из школы побежали по линии к бугру. Там после разлива в ямах вода осталась, и в этой воде развелись щурята. Мы бегали силить. Как-то я увидел вот такую щуку. Стоит, как палка, в метре от берега, и никак ее не достать. Я зову Валерку…
— Погоди-ка, милый, ты ведь что-то о Галине Владимировне хотел сказать.
— Что? А-а… Да мы просто несколько раз видели, как она с тетрадками по насыпи проходила к Новому городу.
— А о старухе ты откуда проведал?
— Это я догадался. Принесла раз Галина Владимировна из дому ножик нам на труд, а мы его потеряли, да так, что и не нашли. Ох, говорит, и влетит мне от старушки моей. Ясно, что у старушки живет и что эта старушка злая.
— Да-а… Ну, а со щукой как, засилили?
— Засилили. Валерка прибежал, придержал меня за руку, я наклонился — и р-раз! Вот такая щука!
— Что-то не помню ее ни в жареном, ни в пареном, ни в маринованном виде, твою щуку.