В союзе с Аристотелем
Шрифт:
Гайворонские были немало поражены.
— Слышь, мать? — спросил Петр Иванович. — Может, он и у нас чего прихватил?
— В сенях-то чего у нас прихватишь, кроме ведер да коромысла, — проговорила Василиса Андреевна. — А тут-то я с него глаз не спускала… Валера, тащи себе стул из горницы. Уж ничего ли вы тут не напутали, с петухом-то?
— Чего путать, когда вот так вот лежит Мистер, а вот тут рядом его голова с бородавкой на гребешке. Чего путать? — вспылил Юрка.
— Уж больно много грехов зараз.
—
— Да я не заступаюсь. И не кричи так на мать.
— Я вовсе не на тебя, а вообще…
— Новости одна чище другой, — сказал Аркадий. — Сколько на свете религий и сект! И вот — украли петуха. Ведь это — украсть! — суть всех богопоклонников. Украсть! От ума до хлеба — всё крадут… Недавно в «Комсомольской правде» писали о девушке, которая бросилась под поезд. Она была в какой-то секте, и от нее потребовали жертвы, так было угодно всевышнему. Она и пожертвовала — свою жизнь…
— Ты подумай! — ужаснулась Василиса Андреевна.
— У нас? — спросил Юрка.
— В частности, не у нас, но вообще у нас в Советском Союзе. И началось, может быть, вот так же: со случайного прихода какого-нибудь благочестивого брата во Христе…
За едой Аркадий рассказал о пятидесятниках-трясунах, об адвентистах седьмого дня. Знания Аркадия в этой области были небогаты, но и сказанное удивило Василису Андреевну чрезвычайно, так как она хотя и слышала о сектантах, но не понимала, что это такое, и уж никак не предполагала существования каких-либо других вер, кроме православной. «А тут и не крестись, и свечи не ставь, и святую воду не признавай — да что же это такое?» — молча размышляла женщина. Ребята же переспрашивали, уточняли.
— Да, много всякой мути, — сказал Юрка. — А вот как Мистер оказался у Поршенниковых?
— Зашел же он к Терениным, этот сектант, ну и к Поршенниковым зашел, а петуха на лавке оставил, чтобы, значит, выходя, взять его обратно, — рассудил Петр Иванович.
— А почему его сразу к Поршенниковым понесло? Нет, чтобы к кому рядом зайти, а то через пятнадцать домов — к Поршенниковым, — не унимался Юрка.
— Мда-а, — протянул Петр Иванович.
— Странно, в самом деле, — заметил Аркадий. — Но если здраво рассудить, то что же получается? Вот смотрите. Положим, ты, Юрк, стащил… ну… ну хотя бы того же петуха.
— Нет, — сказал Юрка, — только не петуха.
— Ну хорошо. Велосипед. Согласен?
— Согласен.
— Ну и куда ты кинешься?
— Домой.
— А если дом далеко? И чуешь, что за тобой возможна погоня?
— У Валерки спрячусь.
— Я тебя не пущу с ворованным, — заметил Валерка.
— Так и этот петушатник поступил, — проговорил Аркадий. — Логика. К кому попало он не кинулся бы… Соображаете?
— Значит, Поршенниковы — не кто попало? — спросил Юрка.
Аркадий пожал плечами, допивая чай.
— Смотрите, как бы вас логика не завела куда-нибудь, — предостерег Петр Иванович.
— А им что! — встряла вдруг решительно в разговор Василиса Андреевна. — Они сейчас и логику, и прологику, и всякого лешего приплетут — им только давай.
— Нет, тут явно что-то есть! — Аркадий встал. — Вот оно, Юрий, то самое болото показывает себя, и нечего тут выражаться осторожнее. Можете передать своей придирчивой учительнице.
Хоть и лихорадочно работала Юркина голова, хоть и вертелись мысли вокруг петуха и сектанта, однако при мысли о Галине Владимировне он моментально вспомнил и про записку. Вспомнил — и как-то сиротливо, неприятно стало на душе, точно в разгар купания скрылось вдруг солнце и дунул прохладный ветерок, а ты выскочил на берег, обхватил плечи, дрожишь и не знаешь, что делать… Юрка опасался, как бы отец не понял записку превратно и не посадил на «киловатты». Это было единственное наказание, которое Петр Иванович применял к сыну, — запрещал ему покидать дом, пока счетчик не наматывал определенное количество киловатт-часов, назначаемое в зависимости от характера и размеров провинности: от одного и выше. А разве мог Юрка допустить, чтобы в такое время, когда назревают неслыханные события, его посадили на «киловатты»? Это же почти харакири!
«Покажу-ка я записку Аркадию, — вдруг подумал он. — Аркадий хоть и не родитель, но какую-то власть надо мной имеет, поэтому такие штуки, как записки учителей, его тоже должны касаться». Приняв это решение, мальчишка облегченно вздохнул и, принимаясь за чай, вернулся к мыслям о бородаче и Мистере, но ни до каких конкретных выводов не додумался.
Проводив Валерку и договорившись с ним о завтрашнем продолжении расследований, Юрка прошел к Аркадию в комнату, достал сложенную вчетверо бумажку и протянул ее брату.
— Что это?
— Прочитай.
Аркадий прочитал.
— Что-нибудь вытворил?
— Нет, просто так. Даже у девчонок вызывают родителей.
— А, ну раз у девчонок тоже, то… — Аркадий на обратной стороне написал: «Родители будут», и расписался витиевато и броско.
Юрка долго рассматривал подпись, потом сказал:
— Она ничего не поймет.
— Поймет, — успокоил его брат. — Взрослые понимают такие крючки.
— Она не взрослая.
— А какая же?
— Она еще девушка, — простодушно разъяснил Юрка и спрятал записку.
— Девушка?
— Да. Она даже моложе тебя.
— Вот как! Это ей не понравилось слово «болотце»?
— Ей.
— Хм… Я думал, что это какая-то пожилая высокая женщина, вроде Шарлотты из «Вишневого сада», тоже в пенсне и тоже умеющая показывать фокусы. А выходит — это девушка… Что же ты раньше не сказал, я бы давно заинтересовался твоей учебой… Когда там написано явиться в школу?