В созвездии трапеции (сборник)
Шрифт:
— Ну вот что — хватит! — сердито хлопает ладонью по столу Ирина Михайловна. — Это уже не остроумно!
И она бесцеремонно хватает Гомункулуса, собираясь швырнуть его в кухонный шкаф.
— Умоляю вас, погодите минутку, — пищит человечек. — Еще буквально два слова…
— Нет! — неумолимо прерывает его Ирина Михайловна и бросает в темный ящик шкафа. — Поговорю об этом завтра с твоим повелителем.
Ей уже не хочется есть. Она торопливо убирает все со стола и уходит в свою комнату. Ее муж, доктор физико-математических наук, Андрей Петрович
— Ты уже пришла, Ира? — сонно спрашивает он и смотрит на часы. — Почему так поздно? Да и вид какой-то расстроенный.
— Спасибо за спектакль, — сердито говорит Ирина Михайловна.
— За какой спектакль? — удивляется Андрей Петрович.
— За домашний. Не сомневаюсь, что без твоего участия тут не обошлось. Все было на уровне современной кибернетики.
— Да что ты в самом деле! Я понятия не имею, о чем ты говоришь…
Голос Андрея Петровича звучит искренне, и Ирина Михайловна решает объяснить, в чем дело.
— Ай, проказники! — смеется Андрей Петрович. — Ловко придумали, а ты зря злишься. Это, конечно, Илюша — он блестящий экспериментатор. Вся техника — его рук дело. Ну, а остальное — результат фантазии и артистического таланта твоего отца. И, знаешь, я думаю, это не только шутка. Дед в самом деле снова хочет в цирк. Такие, как он, не уходят на пенсию.
— Но ведь годы, — вздыхает Ирина Михайловна. — Он же буффонадный клоун, а врачи запретили ему не только сальто-мортале, но и более простые акробатические трюки.
— Стало быть, Гомункулус сказал правду — коверный клоун Балага действительно решил стать мимом. Наверное, в наше отсутствие он уже репетирует свою новую программу, вживается в новый образ. Да и что гадать— завтра он сам посвятит тебя в свои планы.
А в это время дед с внуком шепчутся в соседней комнате:
— Не переборщили ли мы? — спрашивает Илья. — Мне кажется, мама рассердилась…
— Да, может быть, — соглашается Михаил Богданович. — Но зато она подготовлена теперь к моему решению и мне завтра легче будет с нею разговаривать. К тому же она сможет оценить и возможности моего будущего партнера — Гомункулуса.
В квартире Нестеровых Михаил Богданович встает раньше всех. Затем уже Ирина Михайловна. Андрей Петрович с Ильей позволяют себе поспать еще часок.
Спит ли еще Илья, Андрею Петровичу не известно. Сам он просыпается почти тотчас же, как только поднимается его жена. Он, правда, не произносит ни слова и даже не открывает глаз, догадываясь, что она хочет, видимо, поговорить с отцом наедине. А потом, когда Ирина уходит на кухню, он напряженно прислушивается, пытаясь уловить хоть одно слово из негромкого ее разговора с Михаилом Богдановичем. Но, так и не услышав ничего, снова засыпает.
В девять часов его будит Илья:
— Вставай, папа, наш дом уже пуст.
— Как пуст? А Михаил Богданович?
— Дед тоже ушел куда-то. Оставил записку, чтобы завтракали
— Жаль, — вздыхает Андрей Петрович. — Хотелось узнать, чем кончился его разговор с твоей матерью.
Илья смеется:
— В наш век магнитных записей мы и так все узнаем…
— Как тебе не стыдно, Илья! — хмурясь, перебивает его отец.
— И ты мог подумать обо мне такое? — укоризненно качает головой Илья. — На вот, прочти.
«Зная, каким любопытством будешь ты томиться, специально для тебя зафиксировал все на магнитной пленке. Вернусь только к вечеру. Идем с Гомункулусом к главрежу. Проинформируй обо всем папу.
Твой дед — «Великий алхимик и начинающий мим».
— Ну что ж, включай тогда, — машет рукой Андрей Петрович.
Пока нагреваются лампы магнитофона, отец с сыном молча смотрят друг на друга, пытаясь угадать — с согласия ли Ирины Михайловны пошел Михаил Богданович в цирк или вопреки ее желанию?
Но вот Илья нажимает наконец кнопку воспроизведения записи, и Андрей Петрович слышит спокойный голос жены:
«Здравствуй, папа! Спасибо тебе за вчерашний спектакль».
«Ну и что ты скажешь о моем решении?»
«А ты серьезно?»
«Серьезнее, чем ты думаешь. Мне надоело быть домработницей».
«Только поэтому?»
«Это, конечно, не главное. Не могу я без цирка…»
«Но что ты теперь будешь там делать? Не те ведь годы.»
«Ты же слышала от Гомункулуса — мы с ним покажем пантомиму — «В лаборатории средневекового алхимика».
«А ты веришь в успех?»
«Не сомневаюсь».
«А я сомневаюсь… Сомневаюсь, что ты будешь иметь такой же успех, как прежде. Ведь ты был знаменит. Во всяком случае, тебя проводили на пенсию почти как народного артиста. А теперь…»
«Что теперь? Теперь я, может быть, буду еще знаменитее, ибо чувствую, что нашел то, чего не хватало раньше, — настоящую маску. Ведь я работал все эти дни… Целый год! Вы все уходили, а я тут работал. Сначала просто над техникой мима. Репетировал стильные упражнения по грамматике Этьена Декру, по которой учился Марсель Марсо. Осваивал ходьбу против ветра, передвижение под водой, перетягивание каната. Этьен Декру утверждает, что актер может своим телом выразить любые чувства. Лицо для него не играет никакой роли. Оно лишь маска. Только тело в состоянии выразить такие чувства, как голод, жажду, любовь, счастье и даже смерть».
«И ты поверил в это?»
«Я проверил-это. Вот смотри, я изображу тебе передачу новостей по радио. Покажу человека, который включил утром радио и услышал интересные новости».
Некоторое время слышится лишь легкое шипение магнитной ленты и постукивание чайной ложки о стенки стакана. Потом щелчок, будто кто-то включил радиоприемник. А спустя еще несколько секунд тихий смех Ирины Михайловны и возбужденный голос Михаила Богдановича:
«Ну что? Поняла ты, что услышал человек, включивший радио? Не догадалась разве, что передавали сообщение о новом полете в космос?»