В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945
Шрифт:
Объявленное «единство стратегической линии вермахта» в истинном и правильном значении этих слов существовало, таким образом, как и прежде, лишь на бумаге. В период подготовки к высадке в Англии вся штабная работа на высшем уровне велась несогласованно и не имела единого направления; так что теперь начало всплывать множество самых разных точек зрения.
Ряд высказываний Гитлера примерно того времени о роли ОКВ дают представление о том, насколько двусмысленно было само по себе название этого органа (все равно, как его рассматривать – с Гитлером или без него), и одновременно о том, как Гитлер рассматривал и использовал свое положение военного руководителя. Поводом для этих высказываний послужила проблема оснащения и использования военно-морской авиации, вызвавшая множество споров между флотом и люфтваффе. Хотя оперативный штаб изучил и представил все за и против, Гитлер не принял твердого решения; вместо этого он разразился длинной речью, выдержки из которой приводятся ниже:
«Такие расхождения во взглядах, какие существуют между отдельными видами вооруженных сил, еще
Другой вывод из подобных споров заключается в том, что верховная ставка должна держать все дела под строгим контролем, дабы гарантировать, что возможности всех трех видов вооруженных сил используются наилучшим образом. Заниматься этим – дело ОКВ. Сегодня это тем более так, поскольку авторитет фюрера означает, что в конечном счете всегда можно прийти к какому-то решению.
С учетом будущих задач желательно, чтобы авторитет ОКВ возрастал. Когда-нибудь место фюрера займет, возможно, человек, который окажется самым что ни на есть лучшим политиком, но у него не будет таких военных знаний и способностей. Ему понадобится очень сильное ОКВ, иначе возникнет большая опасность, что силы армии, флота и авиации будут растрачиваться на многих направлениях, вместо того чтобы сосредоточиться на одной-единственной цели. В таком случае вермахт никогда не сможет показать всю свою силу, и это будет ситуация, за которую никто не захочет нести ответственность во время войны, когда на карту поставлено существование рейха».
До декабря 1940 года у меня и у других офицеров отдела «Л» точно так же, как у Йодля, было мало работы, связанной с подготовкой кампании на востоке, фактически гораздо меньше, чем в предыдущие крупные кампании. Во всяком случае, мы в отделе «Л» по-прежнему делали все, что в наших силах, чтобы содействовать осуществлению тех планов, которые, как нам казалось, могли бы удержать основные силы вермахта на западе. Директива ОКВ № 18 была уже разослана; первые ее наброски были подготовлены в июле и августе 1940 года, а когда 12 ноября она наконец вышла, оказалось, что наши планы в какой-то степени приблизились к желанной цели. На первом месте был план нападения на Гибралтар, которому Гитлер опять стал придавать большое значение, как только отменили высадку в Англии, несмотря на ничего не обещающую его встречу с генералом Франко 23 октября. Сначала было намерение разбомбить базу с воздуха и таким образом заставить британский флот уйти; но теперь отдел «Л» предложил поставить целью операции захват Гибралтара с суши. В дневниковой записи Йодля от 1 ноября 1940 года есть интересный штрих по поводу единства в управлении вермахтом: «Начальник отдела «Л» докладывает, что люфтваффе не хочет, чтобы его привлекали к разведке над Гибралтаром, и Геринг собирается говорить на эту тему с Гитлером» [114] .
114
Из военного журнала отдела «Л», 7, 9 и 14 августа: «Начальник штаба оперативного руководства сообщает, что в результате проведенных штабом исследований по операции в Гибралтаре, представленных отделом «Л» 8 августа, фюрер принял решение о крупной операции (захвате Гибралтара).
Одновременно отдел «Л» продолжал следовать, хотя и менее энергично, второму плану, предполагавшему переброску одного воздушного и одного танкового корпуса для поддержки нерешительного наступления итальянцев на Суэцкий канал. Нам казалось, что такой удар в двух направлениях по основным британским базам позволит «уничтожить британские позиции на Средиземном море» и тем самым повернуть ход войны в другом направлении. Гитлер на время согласился, но впоследствии отказал итальянцам в какой-либо дальнейшей поддержке. В качестве основной причины он назвал нежелание Италии принимать какую-либо помощь для ее нападения на Грецию. На его позицию, несомненно, повлияло и то, что Муссолини со своим Верховным главнокомандующим постоянно отвергали германскую помощь – не заставлять же их после этого. Гитлер, видимо, не сожалел, что пришлось расстаться с идеей об экспедиции в Северную Африку, ибо мыслил совершенно в ином направлении, нежели сторонники этого плана, и не хотел нанести вред своим планам относительно России, откомандировав часть сил в какое-то другое место. По той же самой причине он поставил условие, что удар по Гибралтару должен быть нанесен не позднее начала февраля.
В этот период «естественным союзником» отдела «Л» оказалось ОКМ; оно к тому времени изучило гитлеровские планы нападения на Советский Союз и сочло их как ненужными, так и губительными. Представитель кригсмарине в отделе «Л» начал действовать спокойно, но решительно, стараясь закрепить такую общность взглядов, и в результате было подготовлено третье предложение, нацеленное на то, чтобы отвлечь внимание от востока; его представили в виде «объединенной германско-итальянской военно-морской стратегии в мировом масштабе». С этой идеей Гитлер тоже поначалу согласился, но в конечном итоге это ни к чему не привело, потому что он не готов был согласиться
Меня впечатлили возможности этих разработок, и 1 ноября 1940 года во время обсуждения «Целей для ведения войны в зимний период» я попытался еще раз подступиться к Йодлю, заявив, что эти планы «сами по себе неадекватны». Если мы не направим германские войска в Ливию, то итальянское наступление в Египте едва ли приведет к каким-либо убедительным результатам; посему Средиземное море не будет очищено от противника. Итальянский флот окажется там взаперти, и тогда не может быть и речи о его использовании в Атлантике для совместных действий с крупными германскими военно-морскими силами. Не знаю, убедил я Йодля или нет, во всяком случае, он настаивал на том, что мы должны добиться необходимого превосходства в районе Средиземного моря в результате захвата Гибралтара и отправки на Сицилию немецких военно-воздушных частей, о чем тем временем было принято решение [115] . Вот и все, что вошло в директиву № 18.
115
12 ноября итальянский флот потерял в результате атаки британских торпедоносцев в порту Таранто три больших линкора.
В итоге на самом первом месте в этой инструкции оказался план, над которым я потрудился особенно усердно, – план военного сотрудничества с Францией. Смысл, который приобрело слово «коллаборационизм» в результате последующих военных событий, привел к тому, что официально обе стороны рассматривали это как постыдную деятельность; однако для офицеров, которые были вовлечены в этот процесс, оно означало не более чем попытку использовать все имевшиеся у них ресурсы и все доступные им способы для достижения подлинного согласия со своим европейским соседом. В тех обстоятельствах оно могло означать только то, что мы старались убедить Францию перейти на другую сторону и воевать против Англии, или, выражаясь языком директивы, начать с совместных мер безопасности и затем перейти к «полномасштабному участию Франции в войне против Англии». Еще одним оправданием этой попытки служит то, что никакие другие действия, казалось, не давали больше возможностей предотвратить распространение войны на восток и повлиять на США в нашу пользу.
Здесь не место вдаваться в сложную историю франко-германских военных отношений, которые постоянно омрачались гитлеровской игрой в политическую хитрость. Однако о первых шагах стоит рассказать, поскольку они были тесно связаны с налетами британской авиации в июле 1940 года на французский флот в гаванях Мерсэль-Кебира и Дакара. Представители высших французских кругов несколько раз зондировали почву в Висбадене, а позднее в Виши. Затем, когда 23 сентября 1940 года произошла неудачная высадка в Дакаре, штаб еще раз обратился к Йодлю, и тот наконец заявил, что «он вместе с отделом «Л» старался использовать каждый удобный случай, чтобы убедить фюрера в далеко идущих возможностях, которые давало совместное использование германских и французских сил в главной войне против Англии в недалеком будущем». Потом он бегло упомянул о «перемене во взглядах фюрера», явно уже произошедшей, и полностью продолжил мою линию: «Нам должно быть абсолютно ясно, что это подразумевает кардинальное изменение наших основных планов относительно будущего ведения боевых действий и их целей». Под конец Йодль удивил всех нас, объявив о намерении Гитлера встретиться с маршалом Петеном, что он и сделал месяц спустя, 24 октября.
Во время наших предыдущих обсуждений Йодль просил меня провести более детальное исследование «форм взаимодействия с Францией». Я сказал, что в качестве первоосновы наших взаимоотношений «необходимо продемонстрировать Франции, что переход на нашу сторону будет служить ее собственным национальным интересам». Это с самого начала исключило бы что-то иное, кроме ее пассивного сотрудничества в войне против Британских островов; с другой стороны, на мой взгляд, безопасность и сохранение Французской колониальной империи были бы в интересах обеих стран. Договор о перемирии следует интерпретировать так, что он служит этой цели, и мы не позволим себе злоупотреблять вниманием к итальянцам, которым одновременно были сделаны специальные предложения. Таковы были военные замыслы, но в последующие недели, как до, так и после встречи Гитлера с маршалом Петеном, «колючие политические вопросы» [116] , возникшие в связи с таким курсом, посыпались со всех сторон и еще больше выдвинулись на передний план. Время от времени итальянцы заверяли нас, что не возражают, но на самом деле они понимали, что любое примирение между Германией и Францией поставит под угрозу их собственные военные планы, и потому сопротивлялись; Риббентроп поддерживал их. В этой связи маршал Петен якобы сказал, хотя тогда мы об этом не знали: «Шесть месяцев уйдет на то, чтобы обсудить, и еще шесть месяцев, чтобы забыть это». Кейтель считал себя блюстителем соглашения о перемирии, которое носило его имя; поэтому он энергично поддерживал мысль Гитлера о том, что «если будет достигнуто какое-то соглашение с Францией, то оно должно содержать дополнительные условия, сверх тех, что были заложены в мирном договоре». Посему многообещающие формулировки в директиве № 18 потеряли в основном свое значение еще до появления самой директивы.
116
Такая фраза появляется в дневнике Гальдера еще 27 сентября.