В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945
Шрифт:
Гальдер оказывал по этому поводу всяческое давление на своего главнокомандующего; но тот явно устал от борьбы и не желал «идти против решений высшей власти». Так что он обошелся словами: «Пусть кто-нибудь поговорит об этом с Йодлем» [163] .
Ввиду бесконечных шатаний в высших сферах оперативный отдел ОКХ под началом Хойзингера осуществил необычную процедуру – наверняка с ведома Гальдера. Они подготовили памятную записку относительно будущего ведения военных операций, адресованную сначала главнокомандующему сухопутными войсками; в тот же день, 18 августа, возглавляемый мною отдел «Л» представил Йодлю новую оценку обстановки. Оба этих документа отражали взгляды средней прослойки офицеров Генерального штаба, так сказать младотурок. В них еще раз приводились все аргументы в пользу Москвы в качестве главной цели, в армейской памятной записке это обосновывалось
163
Дневник Гальдера, 15 и 16 августа 1941 г.
Не могу вспомнить сейчас, воспользовался ли Йодль документом, представленным его штабом, или как он им воспользовался. Главнокомандующий сухопутными войсками направил памятную записку своего оперативного штаба Гитлеру и разрешил автору записки обсудить ее с Йодлем в «Вольфшанце». Для книги воспоминаний Хойзингера характерна некоторая «поэтическая вольность», но в ней есть несколько пассажей по поводу этой встречи, состоявшейся 20 августа, которые представляют интерес не столько в связи с данной темой, сколько из-за того, что дают хорошее представление об атмосфере, царившей тогда в ставке. Например, после рассмотрения широкизвестных фактов за и против он цитирует следующее высказывание Йодля:
«Более того, он [Гитлер] питает инстинктивное отвращение к тому, чтобы идти тем же путем, что и Наполеон. Москва вызывает у него мрачное чувство. Он боится, что там борьба с большевизмом может оказаться не на жизнь, а на смерть».
На что Хойзингер отвечает:
«Именно поэтому Москва и есть как раз то направление, которое мы должны избрать. Нам надо разгромить вооруженные силы противника. Такова должна быть цель, и тогда все остальное само упадет к нам в руки».
А Йодль в ответ:
«Вот именно. А я скажу вам, каков будет ответ фюрера: в настоящий момент у нас есть гораздо лучшая возможность разгромить войска противника. Их основная группировка находится сейчас восточнее Киева».
После этого Хойзингер поставил вопрос о зиме, которая на северном и центральном участках фронта была уже не за горами, а на юг должна была прийти лишь немногим позже. Попросив поддержать представленную памятную записку, он в итоге убедил Йодля согласиться.
«Что могу, сделаю. Но вы должны признать, что доводы фюрера тщательно продуманы, и их нельзя просто так отбросить. Не следует пытаться заставлять его делать то, что идет вразрез с его внутренними убеждениями. Интуиция его, как правило, не подводила. Вы не можете этого отрицать!»
В заключение Хойзингер написал:
«К сожалению, он не всегда был прав! Я помню Дюнкерк. И мы боимся, что снова собираемся упустить решающий шанс».
Представляется в высшей степени вероятным, что к 21 августа Гитлер уже отверг эту армейскую памятную записку после разговора с Кейтелем и Йодлем; во всяком случае, в этот день оба генерала ОКВ по старой традиции, забытой на какое-то время, появились вместе в кабинете Гальдера в лагере Ангербург, чтобы склонить его на сторону Гитлера или, по крайней мере, унять оппозицию. Кажется, Йодлю, окончательно загнанному в угол во время этой встречи, пришлось прибегнуть к доводу, уже прозвучавшему в разговоре с Хойзингером: он не может представить армии какие-то конкретные возражения, «но у фюрера есть шестое чувство». Это был просто еще один способ выразить безграничную веру в «гениальность фюрера», доказательства которой он столько раз предоставлял прежде и которой полностью подавлялось всякое рациональное мышление. Гальдер просто сухо замечает, что при такой позиции «любые логичные доводы были бесполезны» [164] .
164
Дневник Гальдера, 21 августа 1941 г. После войны Йодль взглянул на это в какой-то степени более трезво. Он заявил Международному военному трибуналу в Нюрнберге: «Когда он [Гитлер] четко понимал, чего хотел, или когда принимал какое-то решение на свой страх и риск, никакое дальнейшее обсуждение не было возможным».
Йодля заставили в тот же вечер сформулировать Гитлеру новые, теперь уже окончательные приказы в форме письменной инструкции для ОКХ. Этот документ начинался словами: «Предложение сухопутных сил от 18 августа относительно будущей стратегии на Востоке не согласуется с моими взглядами». Затем в ней опять говорилось, что Москва не самая важная цель, гораздо важнее до наступления зимы дойти до Крыма и Донецкого бассейна и «отрезать Россию от кавказской нефти», на севере окружить Ленинград плотным кольцом и соединиться с финнами. За этим следовало новое требование: «немедленно использовать чрезвычайно благоприятную оперативную обстановку для проведения операции с внутренних флангов групп армий «Юг» и «Центр» против советской 5-й армии в районе Киева».
Группа армий под командованием Бока («Центр»), которую ОКХ предлагало сохранить в полном составе и сделать главной ударной силой в наступлении на Москву, должна была оставаться в обороне с теми войсками, которые ей оставили, до тех пор, пока в соответствии с последним параграфом инструкции не будут выполнены все условия для дальнейшего наступления на Москву, перечисленные в дополнении к директиве № 34. Таким образом, заманчивые возможности боевых действий с центрального участка фронта взяли верх над главной стратегической задачей, вокруг которой планировалась вся Восточная кампания.
Когда «инструкция фюрера» дошла на следующий день до лагеря в Ангербурге, первой реакцией Гальдера было: «Эта инструкция решит исход всей кампании». Эффект, который оказал на главнокомандующего сухопутными войсками и его начальника штаба такой ответ на их памятную записку, был чрезвычайно гнетущим, но Гитлер в тот же день добавил им соли на раны, прислав «труд», который набросал собственноручно. Несмотря на то что к этому времени мы уже целых два года находились в состоянии войны, он решил прочитать армии урок по управлению подвижными соединениями, которые, по его словам, следует использовать в качестве «оперативного средства в распоряжении Верховного главнокомандующего» точно так же, как и авиацию. Затем в весьма резких выражениях он проводит совершенно неправомерное сравнение с люфтваффе, заявляя, что Геринг действовал по принципу «последовательно и энергично», тогда как армия оказалась явно не в состоянии «в целом охватить эти идеи и действовать в соответствии с ними без долгих разговоров». Он даже упрекнул Браухича в том, что тот «не владеет должным образом ситуацией»; под этим он имел в виду, что главнокомандующий допускает, что подчиненные ему старшие командиры оказывают слишком большое влияние на стратегию; позднее я и сам часто слышал это от него. Запись в дневнике Гальдера в тот день, 22 августа, опять-таки вполне четкая и убедительная:
«На мой взгляд, обстановка, которая сложилась в результате вмешательства фюрера, невыносима для армии. Его личные указания создают ситуацию, при которой есть приказ, есть приказ, отменяющий этот приказ, и есть беспорядок, и никто не может ни за что нести ответственность, кроме него лично; ОКХ, как известно, ведет свою четвертую победную кампанию, и его репутацию не должны запятнать полученные ныне инструкции. Кроме того, то, как поступили с главнокомандующим, позорный факт. Поэтому я сказал главнокомандующему, что он должен просить об освобождении от занимаемой должности и одновременно надо освободить и меня».
Однако сразу же после этих строк ему пришлось дописать:
«Главнокомандующий отказывается, потому что считает, что на самом деле его не снимут и потому ничего не изменится».
Усилиями Гальдера была сделана последняя попытка выяснить через генерала Гудериана, можно ли заставить Гитлера изменить свое решение. Существуют разные описания их встречи, которая состоялась 23 августа в ставке в «Вольфшанце». Однако все они сходятся в том, что Гудериан, на успех которого ОКХ рассчитывало больше всего, был там единственным представителем армии и оказался лицом к лицу с Гитлером и всем его окружением. Как бы этот разговор ни происходил [165] , он не повлиял на решение Гитлера. В течение следующих нескольких недель Киевское сражение привело к хорошо известной крупномасштабной победе, но то был лишь тактический успех. В конце концов 30 августа состоялась личная встреча Гитлера с главнокомандующим сухопутными войсками, в ходе которой произошло «примирение». Браухич утверждал, что этим оскорбительный «труд» Гитлера был перечеркнут. Однако для тех, кто знаком с подоплекой этого дела, почти нет сомнений в том, что, хотя Гитлер в тот момент и старался представить все именно таким образом, благородную позицию Браухича он воспринял лишь как признак его слабости и бесхарактерности, а исход этой стычки – как еще одну победу над своими противниками в армии [166] .
165
23 августа 1941 г. Гальдер говорит в своем дневнике, что Гитлер уговорил Гудериана изменить свою точку зрения. Гудериан в своей книге описывает эту встречу подробно и совершенно по-иному.
166
См. дневник Гальдера, 30 августа 1941 г.