В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 2. Том 2. Обвал
Шрифт:
…А вот где теперь я, я не знаю…
Глава 2. Семейные ценности
Интересно, удивилась бы моя сестра, если бы узнала сейчас, что в эти самые мгновения, и я так же лежу, глядя в ночь, без сна и думаю то же: «где я теперь?», удивилась бы она?
И даже ситуация похожа, но немного. Только я лежал не с женой, и не с Катей, я лежал в постели с главредом, только не подумайте, она – женщина. Притом даже вполне красивая, холёная и я готов был бы расхваливать её на все лады вслух и даже про себя, если бы она не была моим начальником, и это и было самое противное. Но Таня испытывала какие-то добрые чувства к этому своему странному мужу, который вообще-то казался мне опасным маньяком, который или не дорос до маньяка, или его жизнь протекала так благоприятно, что эти задатки превратились в одарённость, с которой он вёл свои дела.
Впрочем,
– Ну что сказать тебе, Платон, утешительного не скажу, – Костин выдохнул, доставая сигареты, Господи, «Космос» курит, я предложил ему «Сamel», но он только качнул головой: «Не стоит, привыкну, в отделе решат, что я взяточник». И продолжил: – Ну в общем, Платон, сказать, что тебе очень повезло с родственничком не могу. Юность у Марка Лиргамира была… скажем, весьма бурной. Это очень мягкое и интеллигентное определение. Наркотики, групповой секс, передозировки, причём в их компании умерли ребята, историю замяли, но… то ли они сами разбодяжили героин не тем, то ли им просто не повезло, теперь уже не поймёшь… Но потом он ушёл в глухую завязку и… в училище вернулся, и женился, вот, даже, – Костин показал на меня, будто он на мне женился, хотя… в известном смысле и на мне.
Мы шли с Костиным по бульварному кольцу, хрустя подмерзшим льдом, потому что был февраль, и после оттепели снова подморозило, обыкновенный серовато-синий зимний день, когда кажется, что зима не кончится никогда. Да, когда я был сначала в Лондоне, а после переехали в Вашингтон, я думал, чокнусь. И не от ностальгии, вовсе нет, что мне было ностальгировать, если ничто не мешало мне вернуться, ничто, кроме собственных амбиций и ожиданий, что вот-вот для меня распахнётся беспредельные возможности реализации моих талантов, сила которых распирала меня, как телесная сила распирает мышцы. Так что я мучился со скуки, все эти красивые, правильно устроенные, замечательно освещённые города с магазинами, полными прекрасных товаров, которые так радовали мою жену, пытавшуюся сохранять достоинство, отправляясь по их сверкающим коридорам, всё это благополучие хорошо для того, чтобы просто жить здесь, а не быть журналистом. В моём понимании журналист это борец с несправедливостью, язвами общества, замалчиванием преступлений и тому подобным, но здесь это было исключено. Местные язвы меня не волновали, а писать о прекрасном, как было модно теперь, или загнивающем, как было модно прежде, Западе мне было скучно, я не смог бы написать ничего толкового. Поэтому, проработав полтора года, вопреки желаниям и ожиданиям моей жены, я запросился назад, в Москву, и едва смог убедить Иконникова, который когда-то говорил мне, что я напрасно уезжаю, способствовать моему возвращению. И вот, я вернулся. А тут всё оказалось совершенно по-новому, настолько иначе, что я вообразить не мог, когда уезжал в 90-м. Советского союза, партии, комсомола нет, зато магазины полные товаров есть и не хуже, чем там, откуда я приехал, отец и мама живут вместе в Москве, потому что Таня, Таня! купила им квартиру, сама Таня замужем, но не за Лётчиком. Ленинград стал называться Петербургом, и там Таня купила себе квартиру. Но, правду сказать, её квартира до сих пор ещё отделывалась, что она там хотела сделать не знаю, но там не жила, когда приезжала со своим мужем. Так что за два года изменилось почти всё, даже то, что, кажется, не могло измениться.
Начался 1993й год, когда мы говорили с Костиным. И он, делая драматические паузы, рассказывал мне о моём зяте, произведшем на меня неоднозначное, странное впечатление. С одной стороны Лиргамир не мог не понравиться, он был интеллигентен, интеллектуален и превосходно воспитан, к тому же очень радушен, очевидно обожал Таню, правда, этого было не скрыть, даже как-то восхищался ею, к тому же сам он был хорош собой и неглуп, даже остроумен, с ним было приятно и интересно поговорить, слышать то, что он говорит о происходящем вокруг, сейчас все об этом говорили, но он высказался только, когда я предложил эту тему, а до того говорили о том, о чём говорят интеллигентные люди: кино, Таня рассказала о новой моде, что было интересно Марине, новые театральные постановки, тогда выходил новый балет в «Большом» и Марк с Таней собирались пойти…
Он ничем не был похож на Летчика, и я растерялся, но даже, если бы не моё природное любопытство, я хотел всё же понять, с кем почему-то Таня связала свою жизнь.
– …Однако в училище он проучился снова только полтора курса. И открыл фирму. Но, по-моему, натурально «Рога и копыта», хотя и без зиц-председателя, потому что никого теперь за такие вещи не сажают.
– Ты думаешь… он отмывает деньги? – спросил я, удивляясь, неужели этот красивый московский парень, мой ровесник, между прочим, с такими длинными белыми пальцами, изысканно утончёнными чертами лица и белокурыми волосами, вот такой весь… не знаю, художник может быть, участник изощрённых и даже извращённых оргий, вполне могу представить, даже наркоман, это тоже подходит, но отмывать деньги мафии…
На мой вопрос Костин кивнул.
– И чьи? Ты знаешь?
Костин только загадочно скривил рот.
– Ты не поверишь, Платон. Свои.
– Не понимаю… какие свои?
Костин пожал плечами.
– Если бы кто-то знал, он, наверное, уже сел, хотя… Короче, никто не знает, чем конкретно он занимается, никто не брал его в разработку. Он проходил только как родственник по делам смертей его дедов и бабок.
– Ну да… об этом я слышал, – вспомнил я, рассказывала Таня, сам Марк тоже упомянул и не раз, вся эта история была тогда ещё свежа.
– И что, он имеет отношение?
– Не думаю, – Костин закурил следующую сигарету. – Хотя ему прямая выгода, он наследник. Но я не думаю, что Марк Лиргамир это провернул, там если и убийства, то это работа суперпрофессионалов, которым твой зять, конечно, ещё стать никак не мог успеть… хотя… кто знает.
– То есть Марк Лиргамир… тёмная лошадка? – разочарованно спросил я.
– Кроме того, что он голубой я ничего определённого о нём не скажу. И что твоя сестра… хотя он смазливый, может, втюрилась, дурёха, и надеется на путь истинный его вывести, знаешь, как бывает у девчонок: «Он меня любит, ради меня весь мир забудет»?.. Хотя она и не такая наивная, думается, за границу ездила работать уже два раза, пара месяцев целое состояние в кармане, у нас-то столько заработать, это, я не знаю, кем быть…
– Но Марк зарабатывает больше?
– Ты спросил бы.
– А я и спросил. А он сказал, что дедово имущество проживает. Врёт.
– Врёт, – кивнул Костин. – И квартиры, и то, что в них никто ничего не тронул до сих пор, на охрану поставлены, как законсервировал. Даже дача… Он… я думаю, теневик какой-то, Платон. Мать во Внешторге, он ещё несколько лет назад оседлал торговые потоки.
– И что? Не понимаю…
– Раньше, при совке с барыгами всевозможным сотрудничал, за определённую мзду, теперь фирмы-посредники существуют на подставных лиц, а на деле – его. Сеть только ширится. Но… ничего преступного. По крайней мере, пока. Между прочим, если бы ты не просил, я вообще ничего не знал бы о нём, нигде он не фигурирует, о нём никто не знает. А так… да тоже, знаешь, даже каким-нибудь бывшим ОБХС не к чему придраться. К нему деньги реками текут, все в тени, и ничего незаконного…
– Так он… миллионер, что ли?
Костин кивнул:
– Мультимиллионер. Долларовый притом. Твоя сестрёнка-то и не в курсе, небось, девчонка совсем, – усмехнулся Костин, ёжась.
А вот в этом я не был бы так уверен, как ни странно, Таня и Марк довольно близки, и потом Таня совсем не такая девчонка, как другие её ровесницы.
– Не уговаривает вместе с мамашей в училище вернуться?
Он засмеялся, нос красный, даже и посинел, возвращаться надо. Н-да, я много чего ожидал, но того, что Марк теневой магнат не предполагал, опасался, что каким-нибудь наркодилером подрабатывает, думал, чтобы Таню не замазал, а он…