В Стране странностей
Шрифт:
Задрав вверх голову, вижу три дома, прижавшиеся под нависшей скалой. Выступ защищает их: грохочущие обвалы и грозные лавины проносятся над крышами хижин.
Против этих домов паром замедлил ход. От берега к нам подошла лодка с двумя мужчинами. В нее села молодая женщина. Мне показалось, что она неохотно покидала паром… Многие горные домики связаны телефонами. Но разве может телефон заменить живое человеческое общение?
«Семь сестер», ради которых ездят в Гейрангер-фиорд, — это семь водопадов или, может быть, семь струй одного огромного водопада. Они устремляются с обрыва в фиорд.
На другой стороне фиорда клокочет «Жених». Наверное, он сердится, что ему нельзя переброситься через фиорд, чтобы выбрать себе суженую.
«Семь сестер» — семь водопадов.
Штурман парома на трех языках рассказывает по радио о достопримечательностях, встречающихся на пути. Узнав, что на пароме есть русские, он с трудом произносит:
— Хо-ро-шё. Да. Рюсски!
За водопадом на отвесном выступе скалы темнеет старый дом. Похоже, что он заброшен.
«Здесь жил один норвежец, — разносит радио голос штурмана. — Он, леди и джентльмены, ухитрялся не платить никаких налогов. В его дом можно было попасть только по канатной лестнице. Когда приходили налоговые инспектора, господин, живший в этом доме, поднимал лестницу наверх и любезно приглашал гостей вскарабкаться к нему по скале на чашечку кофе. Не хочет ли кто-либо из господ пассажиров поселиться здесь, чтобы отделаться от налогов самым простым и вполне доступным способом?»
Острота имела успех. Налоги и тут — больной вопрос. Ведь прочли же мы в брошюре, напечатанной в Бергене:
«Налоги, как прямые, так и косвенные, очень обременительны в Норвегии и за последние годы достигли весьма высокого уровня, сильно понизив покупательную способность населения».
К древнему Тронхейму
Гейрангер бесспорно один из красивейших фиордов страны. Самый же длинный — Согне. Он держит первенство среди не только норвежских, но и гренландских, чилийских, новозеландских, мурманских, новоземельских фиордов. Согне-фиорд протянулся в длину более чем на 200 километров, его глубина превышает километр, а над этой пучиной почти на столько же вздымаются отвесные скалистые берега.
В устье Согне-фиорда горы голы и безлесны, луга болотисты и загромождены валунами. Но в глубине страны Согне светел и ласков, могучие леса украшают его берега. Из узких долин вырываются к фиорду прозрачные речки, и лососи скользят в их холодных струях, сильными прыжками преодолевая небольшие водопады. По берегам, возле ферм, окруженных фруктовыми садами, пасутся козы и неказистые на вид гнедые «фиордовые» лошади — сильные, выносливые, легко преодолевающие такие подъемы, перед которыми спасуют быстроногие лошади долин.
К северу от широкого устья Согне-фиорда побережье так изрезано и так скалисто, что рыбацкие города Олесунн и Кристиансунн отодвинулись от него в море, на острова, более удобные для постройки жилья.
Тронхейм же, третий по значению город страны, занял полуостров в северном фиорде.
Третий по значению не значит большой: в нем около полутораста тысяч жителей. А вот если бы городам давали пенсии по старости, то Тронхейм был бы первым норвежским кандидатом на ее получение. Прежде он назывался Нидаросом. Его основание относят к 997 году. Город был в давние времена столицей Норвегии, и до сих пор норвежские короли ездят в его древний собор на коронацию.
Поставлен Тронхейм на редкость удачно: фиорд глубок и не знает зимнего ледяного покрова, по берегам — плодородные земли и густые еловые леса. Город разрезает река Нид-Эльв, замысловатой петлей окружившая его центр. В устье она, пожалуй, больше похожа на наши реки, чем на норвежские: не бурлит порогами, не падает со скал, а мирно струит воды в фиорд. Ее берега — это цепочка причалов и складов, построенных на сваях у самой воды так, чтобы принимать товары прямо из трюма кораблей. Другой стороной склады выходят на бойкую улицу; там они уже «меняют лицо», превращаясь в обычные магазины.
По утрам рабочие спешат на верфи и заводы Тронхейма, чтобы строить корабли, распиливать бревна, изготовлять станки. В утренней толпе много молодых людей в черных фуражках с четырехугольным верхом и свисающей на шнуре кистью. Это студенты политехнического института — Высшей технической школы.
В норвежские университеты и институты принимают без экзаменов: достаточно аттестата зрелости. Но тот, кто хочет учиться в Высшей технической школе Тронхейма, должен не меньше года проработать на заводе, прежде чем слушать лекции профессоров. От поступающих в Высшую сельскохозяйственную школу требуется даже трехлетний производственный стаж. В ее коридорах не встретишь краснобая, который свободно толкует о достоинствах разных севооборотов, а в поле не отличит овес от пшеницы.
Жизнь норвежского студента не усыпана розами. Норвежцы не опекают излишне своих детей, не нянчатся с ними, стараются приучать их к самостоятельности. Парень или девушка хочет учиться в университете? Прекрасно! Но пусть они сами содержат себя, не рассчитывая на папин кошелек.
Стипендию получают лишь очень немногие. А платить надо за все. Норвежские студенты залезают в долги не меньше шведских. Мне говорили, что иной молодой инженер восемь — десять лет отдает потом банку пятую или шестую часть заработка.
Норвежских студентов можно встретить летом в ресторанах и отелях, но не за обеденным столом и не на диванах курительной комнаты. Чтобы заработать деньги, они надевают белые куртки официантов.
В гостинице «Викинг», где я жил в Осло, школьники старших классов заменяли отпускников-лифтеров. Ни студенты, ни старшеклассники не испытывали никакого смущения, занимаясь делом, не требующим знания алгебры или тригонометрии. Любой труд считается в народе более достойным, чем лоботрясничество на деньги богатых родителей.