В стране троллей. Кто есть кто в норвежском фольклоре
Шрифт:
Схожая быличка повествует о том, как русалка однажды попалась на крючок рыбакам с побережья Хельгеланда.
Отец и сын отправились далеко в море порыбачить. Как только отец закинул леску в воду, он сразу почувствовал, что начало клевать. Каково же было его удивление, когда, вытащив леску, он понял, что поймал русалку. Сын, увидев, что крючок прочно засел во рту у морской девы, попросил отца освободить её. Оба они были очень взволнованны, когда осторожно, пытаясь не сделать ей больно, стали вытаскивать крючок. Наконец она была освобождена, а отец с сыном продолжили рыбалку. Вечером, с хорошим уловом, они возвратились домой и, уставшие,
Когда мальчик проснулся, во дворе действительно стояли два отличных козла. Но он не осмелился взять их, ведь хозяином животных вполне мог оказаться сосед или кто-нибудь другой. А сон — всего лишь сон.
Весь день отец с сыном были на рыбалке, а когда вернулись, козлов у ворот уже не было. Ночью мальчику снова приснилась хавфруа: она обещала подарить ему лодку, самую быструю на свете. Приплыв утром к тому месту, о котором говорила морская дева, юноша увидел чудесную лодку, но поверить сну и взять подарок он снова не решился и уплыл, оставив лодку в бухте.
Через три дня морская дева снова пришла к юноше ночью и сказала: «Я знаю, что ты не веришь мне, но всё действительно так, как я говорю. Завтра в западной бухте ты можешь забрать все подарки».
На следующий день, увидев лодку и козлов в западной бухте, юноша поверил словам русалки и принял дары.
Полурыб-полулюдей мы встречаем не только в скандинавской фольклорной традиции, но и в мифах других народов мира. В сочинениях древнегреческих авторов рассказывается о мудром морском старце Главке (греч. «лазурный, зеленоватый, сверкающий»). У него рыбий хвост вместо ног, а тело — как у человека. Главк раньше был рыбаком, но однажды, отведав морских водорослей, так захотел жить в море, что бросился в воду и остался там навсегда — волосы и борода его стали зелёными, всё тело покрылось чешуёй, а ноги срослись в рыбий хвост.
Дар пророчества, которым обладают хавман и мармель, сближает их с греческим водным духом Нереем, который также предсказывал изменения погоды и давал полезные советы. Образ мудрого духа морей встречается и в преданиях древних индийцев и персов, ему соответствует кельтский дух Нехтан, этрусский Нетунс, римский Нептун. Близкий родственник хавмана — греческий Тритон. Это «чудо морей» в «Аргонавтике» описывается как высокий статный мужчина с рыбьим раздвоенным хвостом вместо ног.
Образ норвежской морской девы близок к образам дочерей Нерея — длинноволосых красавиц Нереид.
Морская нимфа Сцилла — родственница норвежской русалки и маргюгры. Сцилла так же, как все русалки, любила сидеть на берегу, расчёсывая свои прекрасные длинные волосы, и так же, как маргюгра, отличалась суровым нравом: часто нападала на корабли и топила их. У русалки много общего и с греческими сиренами: норвежские морские девы, как и греческие полуженщины-полуптицы, заманивали сладкозвучным пением рыбаков и моряков в свои сети.
В восточнославянской традиции полулюдей-полурыб называют фараонами или мелюзинами. Рассказ о превращении войска фараона в полулюдей-полурыб (развитие ветхозаветного сюжета об исходе евреев из Египта) есть в древнерусской рукописи начала XVII века «Сказание о переходе Чермнаго (т.е. Красного) моря». Эти морские духи подплывали к кораблям и заговаривали с моряками и, если им что-то не нравилось, насылали страшную бурю. Есть параллели образу норвежской русалки и в цикле былин о Садко. Вспомним сюжет о несостоявшейся женитьбе Садко на морской царевне.
Некоторые сюжеты японской и индонезийской мифологии перекликаются с преданиями о русалке, хавмане и мармеле. На Индонезийских
В народных преданиях часто говорится о том, что хавман, хавфруа и мармель умеют готовить себе пищу и едят — как люди.
В быличке о Юхане и Симоне Сандёй, которые отправились в море тёплой летней ночью, рассказывается об их встрече с хавманом. Они выбрали хорошее место, хотели уже бросить якорь, как вдруг из воды появился хавман и попросил их как можно быстрее отплыть подальше, потому что своим якорем они угодили прямо в кастрюлю, в которой он варил себе ужин. Хавман был так зол и рассержен, что рыбаки испугались и поспешили домой.
В отличие от хавмана и мармеля, русалка может появляться не только на поверхности моря. В быличке «Хавфруа предсказывает несчастье» говорится о том, как она пришла на хутор Локрейм на острове Хестёй и сказала, что отныне это место будет называться Ундстад (Ondstad — «злое, проклятое место»), потому что южная сторона хутора сгорит, а с северной стороны на него обрушится оползень. Случилось всё так, как она предсказала.
Морскую деву часто подозревали в краже корма для скота, считая, что у неё есть свои, невероятно прожорливые коровы. В Хедмарке рассказывали, что корм точно пропадёт, если на Михайлов день, 29 сентября, задует южный ветер, потому что именно в этот день, день сбора урожая, приходила хавфруа со своими коровами. Ограждая себя и свои запасы, люди заранее ставили перед дверями хлева чучела, чтобы помешать ей войти. Жители приморских деревень очень боялись русалку, считая, что именно с её появлением связан падёж скота.
У хавмана, мармеля и русалки есть много общего. Недаром их часто считают одной семьёй. Сюжеты историй о хавмане и мармеле часто одни и те же. Однако морской деве присущи черты, отличающие её от параллельных мужских образов. Хавфруа — самая любимая жительница морей как у норвежцев, так и у их соседей датчан. Вера в её существование долго жила в сердцах людей. В XVIII веке даже была организована экспедиция из Копенгагена на Фарерские острова, целью которой было доказать, что хавфруа действительно существует. А образ русалочки из одноимённой сказки X. К. Андерсена знаком читателям всего мира.
Предание гласит, что морской змей рождается на суше. Лежит крошечный змеёныш среди камней и корчится в страшной злобе. Тело его — членистое и уродливое, как у древесной гусеницы, что заползает на ветви и пожирает листву. И хоть он ещё совсем маленький, но уже настолько зол, что бросается и кусает всё живое вокруг, и яд течёт из его пасти.
Когда змеёныш подрастает и нора его становится слишком тесной, он стремится наружу. И тогда он ползёт по лесам и полям, от озерца к озерцу, и становится всё больше и всё ужаснее, вызывая испуг и отвращение у других созданий. Нигде не находит он покоя, везде ему мало места. Без устали движется он вперёд, от озера к озеру, глаза сверкают зеленым огнем, он извивается и жалит самого себя, подхлёстываемый вечным проклятием самого своего существования. И вот он видит море. И огромное могущественное море притягивает его своей чудесной печальной песнью: «Иди ко мне, иди ко мне!» Там, в глубине, довольно места. В кипящей пучине вод находит он покой от жуткого дневного света, от острых солнечных лучей, жалящих, словно шипы. Там, глубоко-глубоко, на морском дне, лежит змей и растёт, растёт. На много миль вытягивается его тело, покрытое водорослями и морской слизью, тысячами растений и мелких паразитов.