В страну волхвов
Шрифт:
Патрульный небрежно просмотрел бумаги и оглядел путешественников.
— Куда следуете?
— В Трехречье.
— Почему здесь?
— Считается, что это самая короткая дорога.
Патрульный внимательно оглядел Яноша, и проворчал.
— Все может быть. Но в таком случае вам нет необходимости задерживаться в Бырладе.
— Переночуем, наймем лошадей и поедем к границе, — пообещал Янош.
— Лошадей? — переспросил патрульный. — С лошадьми сейчас проблема. Те, что не задействованы на сельхозработах, призваны в армию.
— О, это серьезно. Но может быть, вы могли бы посоветовать нам, что делать? Вы не знаете кого-нибудь, у кого есть дела на границе с Трехречьем? Мы честно оплатим все расходы.
Вацлав вздохнул. Он бы на месте Яноша давно сунул стражнику
Патрульный же принял весьма сосредоточенный вид.
— Я так сразу и не отвечу. Давайте сделаем так. Вы где остановитесь?
Янош пожал плечами.
— Мы ничего не знаем в Бырладе.
— Ладно. Тогда остановитесь в гостинице «Уют», это чуть в стороне от центра, зато в приятной парковой зоне. Правда, сейчас осень, да все равно, там не шумно. Я зайду туда утром и скажу, что нашел. Да, в гостинице сошлитесь на Миклоша, так меня зовут. Уверяю вас, это вам совсем не повредит.
— Спасибо, Миклош, — Янош с чувством пожал протянутую руку. — Будем ждать вас завтра к завтраку. Так что обязательно приходите — мы без вас за стол не сядем. Кстати, в этом «Уюте» хорошо кормят?
— Очень даже. И совсем по-домашнему. Счастливого пути господа.
— До завтра.
Когда они отошли от патруля на достаточное расстояние, Вацлав все же спросил:
— Зачем такие сложности, Янош? Не проще ли было дать ему взятку, а свои проблемы решить самостоятельно?
Янош поник. Вацлав тут же мысленно обругал себя за бестактность.
— Простите, Вацлав, я хотел сделать как лучше...
Милан посмотрел на расстроенного молодого человека, потом на огорченное лицо своего начальника и решил вмешаться.
— Почему ты думаешь, что так лучше?
— Гуцулия проповедует крайний аскетизм. Здесь не принято давать и получать взятки. Это уголовно наказуемое деяние. А так он сосватает нам своих людей и поимеет свою долю. Не обязательно деньгами, можно и услугами.
Вацлав почувствовал сильные угрызения совести.
— Не обижайся на меня, Янош, я просто спросил.
— Я и, правда, старался сделать как лучше.
— Делай и дальше все, как знаешь. У тебя хорошо получается.
— Хорошо, — пожал плечами Янош.
— Янош, а как так вышло, что Угория разделилась с Гуцулией?
Янош помолчал, видимо собираясь с мыслями, потом неуверенно начал:
— Вообще-то это старая история. Насколько я понимаю, она началась сразу, после установления границ. В те годы люди оказались согнанными со своих привычных мест. Довольно большая группа людей оказалась на территории Угории и нынешней Гуцулии. В Угории было множество лагерей беженцев, в Гуцулии преобладало местное население. Строго говоря, беженцев Угории тоже можно было назвать местными. Часть из них пришла с юга, часть — с запада, часть — с востока, спасаясь от массированных ядерных ударов. Не знаю как так вышло, что первоначально Угория и Гуцулия были объединены общими границами. Кажется, границы проложили по линиям фронта, а Угория с Гуцулией тогда не воевали. Гуцулы никогда не стремились завязать хоть какие-то отношения с угорийцами, считая их сбродом, угорийцы же на первых порах искали только спокойное место и старались дружить со всеми, по мере возможности. Потом зашла речь о государственном устройстве. Нет, с тем, что Угория должна быть королевством никто не спорил, но кто должен был стать королем? Угорийцы выдвинули на эту роль Игнаца. До войны он был довольно знаменит, как борец за мир и за права человека. Правда, незадолго до этого он подвизался в оборонной промышленности одного из довоенных государств. Кажется, он изобрел особо разрушительное оружие. И перед тем, как разрушить весь мир, это оружие сокрушило разум собственного изобретателя. Зато на него снизошло озарение, и он стал ездить по всему миру с лозунгом «Назад к природе». По его словам, человечество жило гораздо лучше в милые патриархальные времена, когда вместо бездушных машин трудились одухотворенные рабы. Тогда, по его словам, между человеком и природой не было никаких преград. Причем рассказывал он обо всем этом так живо и образно, что можно было подумать, что он всю жизнь прожил в этом золотом веке, а вот на старости лет — на тебе, оказался в дурацком мире машин. И вот в Угории его сделали королем и принялись воплощать в жизнь его замечательные идеи. Первым делом возник вопрос — где взять рабов. Ясное дело, добровольцев на этакое дело не нашлось. Было высказано предложение записывать в рабы правонарушителей. Дескать, нарушил закон — на несколько лет в рабство. И так каждый за свою жизнь успеет побыть и рабом и господином. Не даром же говориться — от сумы да от тюрьмы не зарекайся, и была бы спина, а кнут найдется. В общем, все это звучало прекрасно, оставалось только решить с чего начинать. Игнац предлагал начать с уничтожения машин, но к счастью, некоторые его советники имели трезвомыслящие головы и они убедили его машины временно сохранить, в ожидании правонарушителей. Последние не заставили себя долго ждать. В идеальном государстве трудно соблюдать законы. Люди-то далеко не идеальны. Правда, в первое время рабы были собственностью государства и работали на тех же машинах. В общем, как я понял, это было что-то среднее между бесплатной работой на фабрике за хлеб и воду и довоенными каторжными работами. Все это несколько противоречило строгим принципам Игнаца, но он утешался тем, что время очистит зерно идеи от шелухи случайных, вынужденных мер.
Янош помолчал, потом с горечью продолжил:
— Не знаю где как, но в Угории у всех известных истории идеалистов были дети — реалисты. Да еще какие. Сын Игнаца Фабиан не был исключением из общего правила. Он быстро сообразил, что на станке может работать и свободный, причем стоить это будет не намного дороже из-за конкуренции — ведь на это место всегда можно поставить раба, а производительность труда — выше. По этой же причине. А рабов с удовольствием купит уже появившийся класс богатых подданных. Дальше — больше. Видимо король Игнац исчерпал весь отпущенный его семье запас идеализма. Последнюю точку в это вопросе поставил король Ласло, который заявил, что если ребенок с детства проявляет преступные наклонности, то его надо продавать пожизненно, так как в противном случае из него все равно ничего не получится, кроме рецидивиста, а часто менять хозяев — экономически нецелесообразно. И вот... я ваш раб, Вацлав.
— Я не считаю тебя рабом, Янош, и никогда не считал. Твой дядя просил помочь тебе уехать из страны, я помогаю. Запомни это, мой мальчик, и не обижайся на сказанное невпопад слово... Но ты говорил о Гуцулии.
Янош улыбнулся.
— Игнаца уважали и в Угории, и в Гуцулии. Говорят, до войны его уважал весь мир. А то как же — второй Дидро, Руссо, или как там его звали! В общем, может, это было и так, но это сейчас трудно проверить. Гуцулы восприняли идею короля Игнаца «назад к природе», но отвергли идею рабства, как экономически нецелесообразную и потакающую низменным инстинктам человека.
— Ну, ты и завернул! — восхитился Милан.
Янош снова улыбнулся и продолжил:
— Гуцулы еще признавали короля Игнаца в знак почтения к его прежним заслугам, но Фабиан им был совсем ни к чему. Посему они объявили, что их князь Константин повыше любого короля будет. И ведь, правда, росту в нем было метр девяносто пять. Нашему Фабиану до него было расти и расти. На этом основании гуцулы заявили, что у них теперь будет суверенитет.
— А что, основание не хуже любого другого, — согласился Милан.
Янош хмыкнул.
— Так вот, некоторое время гуцулы так активно выступали против рабства, что даже затеяли с Угорией пару-тройку войн за освобождение рабов. В результате Гуцулия стала землей обетованной для рабов и беднейшей части населения. Одно время рабы даже бежали в Гуцулию. Первых нескольких рабов они приняли, о чем активно твердили их средства массовой информации, остальных — выдали властям Угории, заявив, что не собираются укрывать преступников. Об этом, как вы понимаете, активно трубили средства массовой информации Угории. Постепенно вся эта ситуация малость устаканилась и приняла нынешнее состояние. Время от времени — незначительные контакты и вооруженные разборки. А в остальном — почти такая же граница, как и везде.