В субботу рабби остался голодным
Шрифт:
Она вдруг порывисто сказала:
— Простите меня, рабби, я вела себя, как стерва, да?
— Немножко, а теперь пытаетесь шокировать меня.
Она улыбнулась.
— Ладно, давайте сначала. Задавайте мне любые вопросы.
Рабби откинулся на спинку стула.
— Хорошо. Почему вы хотите похоронить его по иудейскому обычаю?
— Потому что он был евреем. Он никогда не считал себя кем-то другим.
— И все же, как я понимаю, он никогда не жил в соответствии с нашей религией?
— Ну, он всегда говорил, что
— Прав, — осторожно сказал рабби, — но иудейский погребальный обряд — это религиозная церемония. Хотел бы он этого, как вы думаете?
— Я знаю, это может сделать и похоронное бюро, но какое оно имеет отношение к Айку? Нет, именно этого он бы и хотел. Мы никогда это, конечно, не обсуждали. Ради себя самого он, может быть, и не позаботился бы об этом. Но из уважения к моим чувствам, думаю, он хотел бы какую-то церемонию. А что, кроме иудейской церемонии, могло бы иметь для него значение?
— Понятно. Хорошо, я проведу эту службу. По традиции над могилой произносят несколько слов об умершем. Но я не знал вашего мужа, так что вам придется рассказать мне о нем. Он был несколько старше вас, так ведь? Вы были счастливы с ним?
— Он был старше на двадцать лет, но мы были счастливы. — Она немного подумала. — Он хорошо ко мне относился. А я хорошо относилась к нему. А то, что он был намного старше, — ну что ж, до встречи с ним у меня было достаточно других. Он нуждался во мне, а я нуждалась в нем. Да, я думаю, у нас был удачный брак.
Немного поколебавшись, рабби решился.
— Как я понял, косвенной причиной смерти было… был алкоголь? Это не мешало вам — я имею в виду, то, что он пил?
— Для еврея это непростительно, да? В общем-то, это очень мешало и самому Айку. И кое-что усложняло, конечно. Из-за этого он терял работу, и нам то и дело приходилось переезжать, а это не так просто — заново устраиваться, искать новое жилье. Но меня его пьянство так не пугало, как, может быть, некоторых. Он никогда не был агрессивным, когда напивался, наоборот — становился как будто слабее и беспомощнее, мог плакать, как ребенок. Особых хлопот мне это не доставляло. Мой отец сильно пил, да и мать не была трезвенницей. Так что я как бы привыкла. Позже, когда он стал напиваться до бесчувствия, я испугалась, но испугалась за него, потому что с ним могло случиться все что угодно.
— И это бывало часто?
Она отрицательно покачала головой.
— Последние два-три года он не прикасался к бутылке, за исключением одного-двух раз, когда начинал и не мог потом остановиться. То есть он не пил регулярно. Он дал зарок не пить, но если срывался, то уж до конца. Последний раз это было много месяцев тому назад.
— Если не считать вечера пятницы.
— Да, об этом я забыла. — Миссис Хирш закрыла глаза, и рабби испугался, что она расплачется. Но она снова открыла их и даже заставила себя улыбнуться.
Он поднялся, давая понять, что закончил, но вдруг задумался.
— Скажите, вы замечали приближение этих приступов?
Она покачала головой.
— Чем можно объяснить, что он вдруг начинал пить? Что-то его беспокоило?
Она снова покачала головой.
— Я думаю, его всегда что-то беспокоило. Потому люди и пьют, наверное. Я старалась его поддерживать — ну, понимаете, чтобы он чувствовал, что я всегда рядом и всегда пойму.
— Возможно, вы относились к нему лучше, чем он к вам, — осторожно предположил рабби.
— Мы хорошо относились друг к другу, — настойчиво повторила она. — Я же вам сказала — он всегда был добр ко мне. Послушайте, рабби, я не была невинной девочкой, когда встретила Айка, я повидала достаточно. Он был первым мужчиной, который хорошо ко мне отнесся, не ставя никаких условий. И я тоже была добра к нему — я заботилась о нем, как мать.
— И все же он пил.
— Это началось еще до нашей встречи. И я не жалею, — добавила она вызывающе, — потому что благодаря этому я и познакомилась с ним.
— Как это?
— Он спрятался от всех в той маленькой гостинице, где я продавала сигареты в вестибюле. Если бы он не был под градусом, то как такая, как я, могла бы познакомиться с таким мужчиной, как он?
— И вы считаете, что в результате этого соглашения вы выиграли?
— Это было наилучшее соглашение из всех возможных, рабби: когда обе стороны считают себя выигравшими.
Глава XIII
— Да, это Бен Горальский у телефона. Хорошо, я жду… Алло, алло… — В трубке он слышал чей-то разговор, но потом понял, что это говорят не ему, а кому-то другому — там, на том конце провода.
— Мистер Горальский? Это Тед Стивенсон.
— О, привет, Тед, рад слышать ваш голос. Откуда вы звоните?
— Из своего офиса.
— В воскресенье? Ваши ребята когда-нибудь делают передышку?
— В нашей компании, мистер Горальский, у руководства нет установленных часов работы и нет выходных, когда надо сделать важную работу. И если вы присоединитесь к нам, вам придется работать в таком же режиме.
Горальский догадывался о цели этого звонка, и намек, скрытый в словечке «если», не ускользнул от него.
— Вообще-то мы собирались позвонить вам вчера, — продолжал Стивенсон, — но мы знали, что у вас праздник, и решили, что вы в синагоге.
— По правде говоря, я туда не пошел. Я все время просидел дома. Отец заболел, а в его возрасте…
— О, печально это слышать. Как он?
— Сейчас все в порядке, но какое-то время положение было довольно критическое.
— Что ж, я счастлив слышать, что он поправляется. Передайте ему от нас привет и пожелания скорейшего выздоровления.
— Спасибо. Он будет рад.