В Суоми
Шрифт:
Восемь кварталов Луостаримяки превращены в своеобразный музей быта ремесленников города тех времен. Подлинность вещей придает всему виденному достоверность и производит гораздо большее впечатление, чем это было бы, если бы все предметы находились в залах обычного музея. Но, повторяю, кроме Луостаримяки, замка и собора, других памятников старины здесь не сыщешь.
Говорят, старина выражается тут в привязанности к некоторым архаическим сторонам шведской культуры, в старосветском укладе жизни, в большей стойкости поверий, вроде тех, что мы встретили в «горнице старой девы», в традициях, которые здесь явственнее, чем в других, более молодых городах. Ведь до Хельсинки главным городом Великого княжества Финляндского был Турку (Або), и его и по сей день так и называют — «столицей прошлого».
На соревнованиях по бегу на лыжах — в самом древнем в Суоми виде спорта — зачастую роль судей тут выполняют сверхсовременные аппараты с фотоэлементами. На скалах, рядом с поленницами дров, предназначенными для топок старинных пароходов, бороздящих голубые воды озера Саймаа, развешаны наиновейшие нейлоновые негниющие рыбачьи сети. Так и в «столице прошлого» сейчас на передний план все явственнее выходит новое.
На этот раз мы выехали из Хельсинки в Турку в солнечный, морозный день, в одиннадцать утра.
За рулем «Москвича» сидел один из секретарей Хельсинкского общества «Финляндия — СССР» — Пеннти Роували. Секретари местных отделений общества здесь часто единственные штатные работники. Они одновременно и водители машины и киномеханики. Путешествуя по вверенной округе, они «прокручивают» фильмы. Они же бывают и докладчиками на животрепещущие темы.
С нами ехал и мой друг Аско Сало, и морской агент, овладевший финским языком, товарищ Павлов, который в Турку должен был встретить экипаж недавно спущенного на воду дизель-электрохода «Ижевск».
Сделав в дороге два небольших привала, мы к четырем часам видели островерхую крышу башни кафедрального собора. Солнце еще только садилось за шхерами, во льдах Ботнического залива, когда мы въезжали в город. Но на улицах было пустынно, как в воскресное утро.
Вообще все как-то странно. У автобусных остановок нет людей, поджидающих машины, на трамвайных путях не видно ни одного вагона. Наш «Москвич» то и дело заносит на поворотах — снег с мостовых не убран. Вот тебе и пресловутая финская аккуратность!
— В домах нет газа, не на чем варить пищу! И всё коммунисты!
Так встретил нас портье гостиницы «Хоспиц», где мы бросили якорь. Он раздраженно объяснил, что в городе уже неделю бастуют рабочие и служащие предприятий муниципалитета.
Три года назад с туристской экскурсией я побывал в Турку. Нас тогда возил по городу Тойво Тойвонен. По профессии он был вовсе не гидом, а старшим вагоновожатым трамвайного парка. Однако, зная, что Тойвонен бесконечно влюблен в свой родной Турку, знаком чуть ли не с каждым его камнем и умеет показать его достопримечательности приезжим, муниципалитет иногда прикомандировывает Тойвонена на один-два дня к иностранным экскурсиям. В местном туристском обществе не сомневались, что город будет показав Тойвоненом с лучшей стороны, что туристы будут бросать монетку в воды Ауры, чтобы еще раз побывать в «столице прошлого», что своей предупредительностью, неизменным остроумием и веселостью этот высокий седеющий человек очарует слушателей, разбивая привычное мнение о финнах как о людях молчаливых и угрюмых.
— Улица, по которой мы сейчас едем, называется «Тропа девственниц», — объяснил он нам, — и кончается она вот тем зданием. Это родильный дом. В Хельсинки тоже есть улица, которая называется «Тропа девственниц», и она тоже кончается родильным домом. И это не случайное совпадение, а голос самой судьбы!
— Долгое время Турку и Тампере с переменным успехом соперничали, — сообщал нам далее Тойвонен, — каждый из них стремился быть вторым после Хельсинки по численности населения. Нынче ночью одна женщина родила здесь двойню, и теперь мы обогнали Тампере. — И затем он добавил: — Тридцать семь лет назад в этом доме я сам получил права гражданства.
Один из экскурсантов, желая осмотреть в соборе притвор, который обычно заперт, спросил, удобно ли это. И Тойвонен, ни секунды не задумавшись, ответил ему:
— Почему же неудобно? Неудобно только спать на потолке — одеяло спадает!
…Забастовка коммунальных рабочих. Значит, трамвайные вагоновожатые свободны сегодня. И я позвонил Тойвонену.
Через полчаса он уже сидел у нас в номере, по-прежнему радушный, по-прежнему элегантный и предупредительный. Но при всем этом видно было, что он чем-то не то встревожен, не то опечален.
— Вы, может быть, огорчены, что в Тампере сейчас на три тысячи больше жителей, чем в Турку? — спросил я, вспомнив прошлые рассказы Тойвонена.
Но он в ответ только махнул рукой.
— Что вы! Они включили в черту города загородный поселок. Если бы мы включили в Турку все селения на двадцать километров вокруг, то стали бы самым большим городом в Суоми, больше даже, чем Хельсинки!
Нет, его мучило сейчас совсем другое. И я понял: Тойвонен как гид, показывая товар лицом, хотел бы скрыть от иностранцев то, что в городе забастовка и сам он принимает в ней участие.
И лишь когда по нашему вопросу — из-за чего, мол, бастуют? — Тойвонен понял, что мы уже знаем об этом, — он вздохнул и, взглянув на часы, сказал:
— Может быть, уже не бастуют, — и попросил разрешения позвонить по телефону.
После краткого разговора, положив трубку, Тойвонен сообщил:
— Я звонил в муниципалитет. Там только что окончилось заседание. Стороны пришли к соглашению. Забастовка прекращена.
От Тойвонена же мы узнали, что в результате этого соглашения его заработная плата повысится на пять процентов. Но он все же был недоволен итогами забастовки.
— Зачем коммунисты сначала поставили ультиматум, а потом пошли на уступки? Если нет достаточно сил, то надо себя вести реалистичнее, — пробурчал он. — Если бы не противодействие коммунистов, многие, и я в том числе, имели бы большую надбавку за стаж, — с раздражением говорил Тойвонен.
Коммунисты противодействовали повышению зарплаты? Очень странно!
Если объяснения гида-Тойвонена были точны и понятны, то понять политика-Тойвонена было куда труднее. Тойвонен — социал-демократ и настолько дисциплинированный, что, согласившись войти в местное правление общества «Финляндия — СССР», он затем, по приказу социал-демократического руководства таннеровского толка, игнорирующего эту организацию, взял обратно свое согласие.