В свете старого софита

Романушко Мария Сергеевна

…А вечером – как всегда – представление: смех… праздник… огни… бравурная музыка… И никто из зрителей даже не подозревает, что утром на этом манеже происходило совершенно другое действо…

* * *

…Я не могла забыть слонов. И как толстый Юрочка Дуров бил их железной палкой с острым наконечником…

. Слоны, недоумённо морща лбы, . Под зычный барабан… . чихая пылью, . Из-за кулис, как привиденья, плыли – . Едва

передвигая ног столбы. . Так напряжённо – будто по ножу – . Шли по барьеру с напускною ленью… . Он бил их палкой . и кричал: «Ажну!» – . Что значит: «На колени, . на колени!» . Слоны стонали, на манеж валясь, – . Как горы серые, нелепо и неловко. . А балерина танцевала вальс . На тучных спинах – . развивая локон… . По странам их везут, по городам – . На суд зевак, на смех и удивленье… . Какие сны им снятся – . тем слонам, . Что научились падать на колени?…

* * *

Торчу в цирке целыми днями. Смотрю все репетиции, ничего не пропуская. Читаю все книжки о цирке, которые могу достать.

В полутёмном фойе Володя-конюх учит меня жонглировать. Купила для этого в спортивном магазине теннисные мячики. Володя говорит: у меня способности. Трёмя шариками жонглирую уже трёмя разными способами…

Пытаюсь удерживать эквилибр: стою на доске, которая положена на лежащую бутылку из-под шампанского. Оказывается, не так-то это просто! Но я должна всё уметь. Как Мой Клоун.

…Вечером так не хочется идти домой! Выхожу из цирка, и ноги сами несут меня знакомой дорогой – Цветной бульвар, Самотёчная, площадь Коммуны, Октябрьская улица – в Марьину рощу…

. Мне бы надо попроще! . Снова – в Марьину Рощу, . В ту весну – . губы, снега полёт… . Мокнет чья-то калоша. . Одинокая лошадь – . На облезлой стене у ворот. . Ты ли, Марьина Роща? . скверов пыльные мощи, . И пивные ларьки, . и луна… . Паутина в окошках, . Тени мартовских кошек… . Боже, здесь ли сходила с ума? . Я ли?… . Вздор! . Невозможно!… . Я здесь только прохожий, . Торопливый, озябший, больной… . Одинокая лошадь, . Попривыкнув немножко, . Будет рада калоше одной…

* * *

Приношу домой запах цирка, мама в недоумении…

– Чем это от тебя пахнет?

– Дождём, мама…

* * *

На Новый год летала в Донецк смотреть клоуна Карандаша.

Мне сказали, что это – его последние выступления, после чего он уходит с манежа. Ему

скоро – 70 лет. А я его ни разу не видела! Такой пробел в моём клоунском образовании.

…Первый раз в жизни я смеялась, когда в манеж выходил клоун. Он был жутко смешной! А ведь ничего не делал для этого. Выходил, хлопал в ладошки, приседал на полусогнутых ножках несколько раз, приговаривая писклявым голосом: «А вот и я!…» «А вот и я!…» И зал от этого его писка просто лежал в лёжку… ржали буквально до слёз, и я вместе со всеми…

Вот, непостижимая природа смешного. Карандаш был гениально смешон. Хотя клоунады его были простецкими, можно сказать – глупыми. Замешанными на человеческой глупости. (А можно сказать – нацеленные на человеческую глупость). Глупость, неловкость, даже дебильность. Я видела, что публике это нравится. Люди любят смеяться над дураками. Карандаш был классический дурак. Дурачок. Придурок в манеже. Зрителю приятно осознавать, что он, зритель, не таков.

Но я-то почему смеялась?… Вот, загадка для самой себя.

* * *

Конюх Володя говорит, что надо быть внутри цирка и потихоньку готовить свой номер. Как он. Он хочет быть воздушным гимнастом. А пока работает конюхом. Иногда ему удаётся немного порепетировать в маленьком перерыве между дневными репетициями артистов и вечерним представлением, и он счастлив.

* * *

Увидела объявление на стене цирка: «Требуется осветитель».

Пошла к Крымко:

– Владимир Ильич, а меня можете взять?

– А вам это надо?

– Надо!

– Ну, как хотите…

* * *

Я – ОСВЕТИТЕЛЬ В ЦИРКЕ!

Пришлось дома признаться про институт: что ушла на год в академку. Ведь я теперь возвращаюсь домой очень поздно, а в выходные дни и по праздникам, когда в цирке по два, а то и по три спектакля, – я в цирке с утра до ночи…

Мама сказала:

– Я что-то предчувствовала… От тебя всю зиму пахло конюшней. Я так и думала, что это – неспроста, что этим всё и кончится… – и она заплакала.

* * *

Ещё осенью я разорвала и выбросила в мусоропровод свой комсомольский билет. В школе вступила. Самой последней в классе. Уговорили. Аргумент: не примут в институт, если не будешь комсомолкой. Но теперь мне не нужен ни институт, ни комсомольский билет! В цирке всё по-другому!

И каково же было моё удивление, когда начальник осветительного цеха, строгий дядя Ваня, сказал однажды:

– Завтра приди на час раньше. Будет комсомольское собрание.

– Что??

– Комсомольское собрание. Явка всех комсомольцев обязательна.

– А я – не комсомолка.

– Как это?

– Вот так получилось.

– Двоечницей в школе была, что ли?

– Наоборот.

– Тогда давай мы тебя примем.

– Ой, спасибо, не надо!

– Вообще, это непорядок… как это так – не комсомолка? Все должны быть охвачены… в цирке все – кто комсомолец, кто – член партии, ты одна – белая ворона… а мне отчитываться перед начальством… – ворчал он.

Но на этот раз я была стойкая, как оловянный солдатик.

Было смешно: оказывается, чтобы сидеть за прожектором, желательно быть комсомолкой.

Было очень смешно: представила, что клоуны, дрессировщики, фокусники выходят в манеж, а в расписных штанинах у них – партийные и комсомольские билеты. Анекдот!

Было очень, очень смешно: и в цирке я оказалась белой вороной!

Так же, как Мой Клоун.

* * *

Мой прожектор – первый справа. Если смотреть от форганга. Форганг – это занавес, отделяющий манеж от кулис. Там, где обычно стоит шпрехшталмейстер. Шпрехшталмейстер – это ведущий спектакля, объявляющий номера и артистов.