В свете старого софита

Романушко Мария Сергеевна

Начитавшись цирковых книжек, я теперь знаю, как что называется по-цирковому, и мне страшно нравятся все эти словечки. Я чувствую себя посвящённой и просвещённой. Одним словом – своей.

Прожектор мой старый, допотопный, доисторический. Он светит, благодаря длинному графитовому углю, похожему на карандаш, который постепенно сгорает и укорачивается… На спектакль я иду с горстью запасных углей-карандашей.

В цирке прожектора называют «пушками». А я называю их софитами. Мне так больше нравится. Кроме моего, ещё три софита в зале. И ещё – мощные софиты в осветительской будке, которая находится повыше оркестра. Там орудует главный осветитель цирка – художник по свету, строгий дядя Ваня.

Работа

моя не трудная. Но – жаркая! От софита пышет жаром… И нужно быть очень внимательной. Каждый номер требует специального освещения. В одних случаях надо светить белым светом, в других – использовать цветные фильтры: красный, жёлтый, синий, зелёный. В какие-то моменты – светить, в какие-то – выключать свет. Во время каждого номера – множество световых комбинаций и вариаций. Всё это надо держать в голове. Не перепутать. А главное – не попасть светом в глаза артисту, не ослепить его. Потому что, если он, к примеру, идёт по канату, то, ослеплённый, может просто упасть. Вообще, каждый номер – это отдельная «световая история».

* * *

В нашей программе работают Запашные – большая цирковая семья. Та самая, рядом с которой мы четыре года назад обитали на сочинском пляже… Мстислав Запашный очень приветливо здоровается со мной – может, узнал? Ведь я когда-то караулила его сыночка, когда он ходил купаться… А может, он вообще такой со всеми приветливый.

У Запашных много номеров в программе: и воздушный полёт, и «акробаты на лошадях», и дрессура. Удивительное семейство. Такие все красивые, энергичные, разносторонние. А главное, чувствуется, что это – единый организм, семья. Семья, которая живёт общим делом, общей жизнью. Но самый заводной у них – это, конечно, Мстислав. Он прямо брызжет энергией! Вокруг него как будто искры всегда летают!… И у него изумительно красивая жена по имени Долорес. В цирке любят необычные имена.

* * *

…С детских лет живёт во мне эта досада: эх, почему мои родители – не циркачи? Как удивительно и прекрасно могла бы сложиться моя жизнь, родись я в цирковых опилках…

* * *

…Графитовый уголёк, сгорая, источает специфический запах… Мне нравится этот запах.

Вообще, мне всё в цирке нравится.

Но больше всего – манеж.

Есть такие минуты, между репетициями и вечерним спектаклем, когда манеж – пуст… Совсем недолго. Все уходят, и – никого в тёмном амфитеатре… Совсем никого.

Только я – и манеж.

И можно выйти на него… и постоять на красном ковре…

Боже мой, неужели всё это у меня будет?…

* * *

…Осенью и зимой в программе работал клоун Андрей Николаев, с морковкой на берете, с петухом под мышкой, в балетной пачке, из-под которой ужасающе торчали волосатые ноги – патология, в общем-то. А все почему-то ржут… Мне – не смешно.

Ближе к весне Николаева сменили Юрий Никулин и Михаил Шуйдин.

Они работают в образах не очень умного хитрюги (Шуйдин) и доброго, неловкого, наивного дурачка (Никулин). Который на самом деле умён и часто оказывается в выигрыше. Так что здесь нет классического разделения – на «белого» клоуна и на «рыжего». На правильного и неправильного. Можно сказать, что они – оба рыжие, но каждый – в своём роде. В некоторых номерах им подыгрывает жена Никулина – Татьяна Николаевна. Публика принимает их прекрасно, хохочет… Тем более, что клоунады их – бытовые, доходчивые, на «народные» любимые темы: пьянство, жульничество, мелкое мошенничество. Это талантливо разыгранные анекдоты. Самая смешная у них клоунада – с бревном. Я про себя её называю «ленинским бревном».

Бревно, которое Ленин якобы носил на субботнике, часто возникало в анекдотах того времени. Ну, клоуны от души посмеялись над этим бревном: как они его только не роняли друг на друга, как только не давили этим бревном себя и друг дружку! А мне почему-то не смешно… Ну, не смешно – и всё тут! Мне даже грустно смотреть на всё это.

Но все ржут… А моя невесёлая физиономия не даёт Никулину покоя. Выходя в манеж, он подмигивает мне и говорит: «А теперь мы эту девочку рассмешим!»

– Послушай, ты чего такая грустная всегда? – спросил он меня как-то, когда мы столкнулись с ним в фойе после спектакля.

– Я не грустная. Я задумчивая.

– Знаешь, это очень заводит: когда все смеются, а один человек в зале не смеётся.

– Ну, что я могу поделать? Я вообще редко смеюсь.

– А что ты там пишешь всё в свою тетрадку?

– Стихи.

– Почитать можно?

– Можно.

Он взял мою тетрадку. И через несколько дней сказал:

– Я прочёл. Мне понравилось. И жене моей, и сыну. Здорово ты о цирке пишешь! Мне кажется, никто ещё до тебя о цирке так не писал. Можно, я тебе её не верну, твою тетрадку?

– Можно, – сказала я и засмеялась.

– А говорила: смеяться не умеешь, – сказал он и тоже засмеялся.

* * *

В здании цирка, на втором этаже, в двух прокуренных комнатках, помещалась редакция журнала «Эстрада и цирк», и я как-то набралась смелости, зашла туда и оставила подборку своих стихов о цирке. Реакция была – нулевая. Может, потеряли, не успев прочитать? Я обиделась на них и не стала выяснять.

Но как же я смеялась потом, через несколько лет, когда они сами мне позвонили:

– Нам тут Юрий Никулин ваши стихи принёс. Ах, какая прелесть! А нет ли у вас ещё каких-нибудь стихов о цирке? Мы хотели бы сделать вашу большую подборку. Приезжайте, привозите…

– А я приносила вам когда-то свои стихи, но вы даже не ответили мне ничего.

– Да неужели? Не может быть! Ну, это какое-то недоразумение…

Они извинялись, оправдывались и не хотели верить этому факту: что на «девочку с улицы» они никак не отреагировали, а принёс те же стихи Никулин – и они прямо запрыгали от восторга.

Много раз потом в журнале «Эстрада и цирк» печатались мои стихи о цирке. Спасибо Юрию Владимировичу. А потом, когда вышла моя первая книга, «Лунные цирки», в журнале напечатали отзыв о ней. Опять же – с подачи Никулина. Он принёс книгу в редакцию и сказал: «Глядите! книга стихов о цирке – такого ещё не было». Отзыв был большой и совершенно замечательный.

А до того, как выйти в полном виде, книга моя вышла в укороченном – в альманахе «Истоки», и предисловие к ней написал Юрий Никулин, описав всю историю нашего знакомства: как я работала осветителем в цирке на Цветном бульваре и никогда не смеялась, сидела такая грустная-прегрустная за своей «пушкой», и как дала почитать ему свои стихи, и как они ему сразу понравились, и что никто так о цирке больше не пишет… так, как я.

Когда он написал, то позвонил и сказал: «У меня тут машинка сломалась, можешь сама перепечатать? Тогда приезжай и забери». Когда я приехала в этот уютный дом на углу Малой и Большой Бронной, он сам открыл мне двери, и навстречу мне выскочил рыжий, в мелких кудряшках, пёс. «Вот, сын на помойке нашёл и притащил. У нас в семье все собачники. Ну, конечно, оставили… Посмотри в его глаза. Разве можно такого выбросить?»

Пёс был удивительно ласковый, он тыкался кудрявой мордой мне в колени, и это была третья в моей жизни собака, которую я гладила. Вообще-то у меня собакобоязнь. Но это была не собака – а существо, которое Творец вылепил из доброты и ласки. Это была сама доброта и сама ласка, одетые в собачьи рыжие кудряшки. Для смеха!