В свете волшебного фонаря
Шрифт:
Это была не просто женщина, а Богиня любви. Её руки превращались то в стебли, пляшущие от порыва ветра, то в крылья раненой птицы, то в две коварные змеи. Она соблазняла и призывала кого-то, кто не желал откликнуться. Устав и отчаявшись, женщина закрывает лицо руками, чтобы скрыть слёзы и падает наземь как подкошенная тростинка.
Вдруг всё меняется: женщина встаёт во весь рост, гордо вскидывает голову. Потоки огневой музыки сжигают дотла остатки любви. Настала пора страдать тому, кто не откликнулся вовремя, и всё потерял.
Умолкла сладкострунная скрипка. Ускользнула танцовщица, в последний
Подозвал метрдотеля и, протянув визитную карточку, попросил передать танцовщице с приглашением за свой столик.
– Пани Рената никогда не выходит в зал к посетителям, – вежливо улыбнувшись, объяснил метрдотель.
Аркадий добавил к визитке тысячную купюру:
– Постарайтесь, чтоб она согласилась.
Метрдотель вздохнул, положил деньги в карман и удалился. Через некоторое время вернулся и доложил:
– Пани Рената уже уехала. И потом… – Он немного поколебался. – У неё, говорят, очень влиятельный покровитель.
Ну, ещё бы, у такой красавицы! По крайней мере, стало известно её имя: Рената.
Исчезла и неизвестно, появится ли когда-нибудь снова.
Огорчённый и раздосадованный, что упустил свою синюю птицу, Аркадий вернулся домой. Было уже поздно. Горничная навела чистоту и порядок, заполнила холодильник продуктами и ушла. Квартиру с ним делили кенар, кот и пёс. Каждый со своей особой, неповторимой историей.
Кенар залетел однажды в открытое окно да так и прижился. Сначала свободно порхал по квартире и спал, примостившись, где придётся. Но вскоре стал проявлять необузданный нрав. Словно вёл родословную не от канареек, а от самих пиратов. Если на столе появлялся торт, он преображался в яростного завоевателя. Нахохлившись и растопырив крылья, скакал вокруг лакомства, никого не подпуская близко, словно один мог одолеть три килограмма. Пришлось посадить в клетку. Теперь он кротко отбывал исправительный срок за решёткой.
Кошку Машку, белоснежного перса с голубыми глазами, Аркадий подобрал в ботаническом саду. Тогда от него ушла жена, с которой он давно мечтал расстаться. Вместо того чтобы обрадоваться её исчезновению, он неожиданно впал в депрессию. Взыграло самолюбие: как от него могли уйти?!
Стоял месяц май, пора цветения сирени. Бабульки у метро продавали пахучие букеты. Казалось, весь город пропитался сиреневым ароматом.
Аркадий отправился в свой любимый уголок в Ботаническом саду. Оставив машину у входа, пошёл по знакомой аллее. Сколько здесь было сортов, пятьдесят или сто? Махровые кисти белые, розовые, лиловые нежились и благоухали в ласковых солнечных лучах. Лёгкий ветерок ворошил ему волосы, словно пытался разогнать невесёлые мысли…
Откуда-то из-под кустов раздался жалобный писк. Никак котёнок…
Действительно среди травинок копошился маленький розовый комочек. Совсем голый, словно ощипанный, только несколько волосков на крошечном тельце. Беспомощный, слепой, страшненький, дрожащий от слабости и страха. Откуда он здесь взялся вдали от всякого жилья? Его же в миг вороны заклюют или псина бродячая проглотит, как только заметят.
«Есть существа несчастнее меня», – подумал Аркадий, бережно завернул котёнка в носовой платок и забрал домой. Кто бы мог подумать, что через несколько месяцев замухрышка превратится в голубоглазую красавицу в белоснежной пуховой шубке!
Лобастого ротвейлера подарил старый школьный товарищ Костя, ныне известный художник. Принёс совсем маленьким: чтоб привык к хозяину. Теперь вон какой вымахал!
Кошка и пёс, заслышав приход хозяина, радостно выбежали навстречу. Аркадий присел на корточки перед псом, дружески потрепал за шею и приказал идти спать. Пёс послушно улёгся на матрасик, положив голову на лапы, и наблюдал, как Аркадий здоровался с кошкой, взяв её на руки. Тагор не ревновал, так как был совершенно уверен, что его хозяин ценит больше, чем ни на что не пригодную кошку.
С кошкой на руках Аркадий прошел в гостиную, включил телевизор, который смотрел крайне редко. В основном следил за событиями в стране и в мире, когда позволяло время. Сейчас он тешил себя надеждой, что может быть найдет какую-нибудь информацию про Ренату. И только устроился на диване с Машкой на коленях, как вдруг зазвонил телефон. Звонили из его клиники. Привезли пострадавшего в аварии. Тяжёлый случай. Без него вряд ли справятся…
– Женщина, 27 лет. Множество переломов, ушибов, черепно-мозговая травма, – на бегу докладывала дежурный врач, едва поспевая за торопливо шагающим Аркадием. – Ушаков сказал, что надеяться не на что. Если каким-то чудом выживет, то останется калекой. Но вы-то мёртвого на ноги поставите!
Аркадий молчал. Зашёл в палату, подошел к кровати… Перед ним лежала Рената. Вернее то, что от неё осталось.
– Родственники знают?
– Был мужчина… Гражданский муж, а может, отец. Поговорил с Ушаковым, оставил чек на крупную сумму и телефон. Сказал: «Если ещё понадобятся деньги, – звоните». И ещё сказал, что если останется инвалидом, то стоит ли жить?
– А мать есть?
– Неизвестно.
– Следует разыскать.
Надо ли говорить, с каким упорством принялся Аркадий за лечение, одержимый желанием не только спасти жизнь Ренате, но вернуть ей первоначальное состояние. Несколько суток он вообще не покидал клинику, спал на кровати, поставленной в той же палате. Кропотливо и самозабвенно, как драгоценный пазл, собирал по кусочкам кости, ткани, кровеносные сосуды, кожу. Особенно много трудился с головой, прикладывая, приглаживая, удаляя швы и рубцы. Изнурительная ювелирная работа. Но вдохновенная. С такой же любовью, вероятно, Пигмалион создавал свою Галатею. Но мог ли Пигмалион заново собрать возлюбленную из разбитых и помятых обломков, да так, чтобы полностью вернуть былую красоту?! И не из слоновой кости, а из миллиона живых кусочков.
Аркадий осунулся, глаза очертили круги. Однако взгляд излучал столько силы, что никто не сомневался в победе.
Через несколько дней в клинике появилась маленькая пожилая дама. Когда её привели в кабинет Аркадия, она сделала попытку заговорить и разрыдалась.
– Это… моя… единственная…, с трудом выдавила она из себя сквозь слёзы.
– Почему вы плачете? – спросил доктор, удивленно подняв брови, – ваша дочь будет танцевать, как прежде. А может ещё лучше. Для этого мы должны постараться. Я вас ждал. Вы мне поможете. Если, конечно, хотите. Ну, так как?