В тайном государстве
Шрифт:
— Пожалуй, перед партийной конференцией. Но, ради бога, к чему все это?
Стрейндж оставался невозмутимым.
— А к тому, что вскоре после вашей встречи Листера отправили на тот свет.
Фентон был ошарашен.
— Кто убил?
— Вот это-то я и хочу знать.
Беседа застопорилась.
Стрейндж чувствовал: молчание — это беззвучный псалом по усопшему. Когда в бар со смехом и руганью ввалились три юнца, Фентон наклонился вперед и спросил:
— Вы — сыщик?
— Нет, но интересы Листера мне близки. Почему вы спрашиваете об этом?
— Газеты ведь писали о самоубийстве.
— Газеты
Фентон заерзал на месте.
— Куда вы клоните? Откуда вам это известно?
— Я работал с Листером. Теперь в отставке, но, как министерство обращается с прессой, знаю. — Стрейндж отхлебнул пива. — Не волнуйтесь, мистер Фентон, я не пугать вас пришел. Мне нужна ваша помощь. Ведь что получается — Листер обнаружил, что в министерстве творится нечто такое, чего знать ему не полагалось. Его и убили за это. Я желаю знать, кто и почему. Я уже сразу вам сказал, я — его друг. Как он вел себя незадолго до смерти? — Голос Стрейнджа сделался тихим и вкрадчивым. — Имеет большое значение. А вы один из последних, кто его видел.
Серьезность Стрейнджа поколебала Фентона. Он осушил кружку и велел бармену принести еще одну. Казалось, он оценивающе присматривался к Стрейнджу.
— И еще одно, — сказал Стрейндж, — я не верю, что во всем повинны серп и молот.
— Слава тебе господи, — Фентон поднял кружку и отпил глоток, — половина страны думает, что мне платит Кремль! — Он горько рассмеялся.
— Это внутреннее дело, что гораздо хуже. До этого я не сразу дошел.
— Не сразу! — Фентон глядел на собеседника с любопытством. — И долго вы ведете расследование?
— Со дня смерти Листера. Сначала я шел по ложному следу, — виновато добавил Стрейндж.
— Сейчас вы на верном пути, — Фентон вздохнул и поднес руку с часами к глазам. — Листер поведал мне целую историю или, по крайней мере, начало таковой, а я ничего не предпринял. Вины с себя не снимаю, но смерть его меня напугала. Я рад вашему приходу. — Он медленно покачал головой. — Поймите, случай с Селзером испортил навсегда мне карьеру, и теперь мне на все наплевать, — Фентон выводил по столу невидимые узоры. — Кто бы мог представить, что я кончу персонажем из «Панча». Мистер Стрейндж, нас убивают карикатурой! А это самая унизительная смерть. Перестаешь ощущать себя личностью с идеями, убеждениями, чистой и целостной. Теперь я «красный Фентон», безумный марксист, которому не место в парламенте. Говорить я умею, но всерьез меня никто не принимает.
Стрейндж понуро слушал. По собственному опыту он знал, насколько горько разочарование человека в своих лучших надеждах.
— Вы не доверяли Листеру? — спросил он.
— Не знаю, просто не задумывался. Если парень собрался подставить мне ножку, то не грех обойтись с ним покруче, чем, скажем, с Селзером, которому тоже пришлось несладко. Единственный способ отстоять свои позиции — сделать нечто такое, чтобы всем было не до смеха. Этот парень, Листер, казался мне достаточно умным, чтобы это провернуть. Это была авантюра. Если я и рассказываю вам про Листера, хоть и не верю вам ни на грош, да и не только вам — я теперь никому не верю, то делаю это потому, что мне наплевать на то, чем вы занимаетесь. Может, вы один из тех редчайших чудаков, которые на самом деле думают, что говорят.
Стрейндж, разумеется, понял, что Фентону не по себе, и постарался обойти острые углы.
— Поверьте, это и в самом деле так, — произнес он. — Я вам докажу.
— Дерьмо оно и есть дерьмо! — Фентон три раза стукнул по столу кулаком. Пиво в кружке заплескалось. — Все вы, бюрократы, на одно лицо: «Я искренне, от всей души надеюсь, что совместными усилиями мы добьемся… — передразнил он кого-то. — Мне хочется, чтобы вы верили: мы поддерживаем ваши устремления»… «можете на меня положиться», «я — ваш», «мы должны работать вместе». А на самом деле — дерьмо! Абсолютное дерьмо! — закричал Фентон. — Я этим сыт по горло!
«Возможно, — подумал Стрейндж, — ему нелегко сдаваться».
— Ладно, — заговорил через несколько минут Фентон как ни в чем не бывало, — вернемся к Листеру.
«Значит, задело», — мелькнуло в голове у Стрейнджа.
— Листер попросил о встрече со мной в парламенте, это я помню. Полагаю, вам известно, что я думаю о министерстве обороны. — Стрейндж кивнул. — Поэтому мне и было интересно встретиться с ним. Листер сказал, что работает в секретном отделе, о котором знают немногие, забыл, как он называется.
— Управление Си, — подсказал Стрейндж.
— Правильно. Громадное, оснащенное компьютерами учреждение с центральным банком данных, связывающим отдельные информационные системы. Это позволяет сотрудникам оперативно обрабатывать данные, чтобы создать полное представление о людях, попавших в черные списки. Я говорю не только об анкетных данных: возрасте, поле, образовании и так далее, но и о политических взглядах, поведении, повседневной жизни, знакомствах, характере, партийной принадлежности, поступках и деяниях каждого внесенного в список человека.
— Что плохого в существующей системе досье? — спросил Стрейндж с вызовом. — Лучше ничего нет, — добавил он с сомнением.
— Нет, есть! — с вызовом крикнул Фентон. — Говорят, информация — это власть. Но дело в том, что подобная информация внушает страх. Тот самый страх, что правит государством, что лежит в его основе.
— Как это?
— Вы сами все отлично понимаете, но, подобно другим, не даете себе труда об этом подумать. Я имею в виду способы манипулирования прессой, слухами, использование шантажа в политике. Я говорю о способах, с помощью которых всякий раз при наступлении очередного «чрезвычайного положения» гражданские права и свободы, завоеванные поколениями борцов, выбрасываются на свалку. Я имею в виду непомерное увеличение полицейского аппарата для того, чтобы распространять ложь о левых, вроде меня. Я твержу о том, что вам и так известно, — о продажности правосудия и незаконной слежке за так называемыми подрывными элементами. О том, что творится при полном попустительстве закона.
Стрейндж молчал.
В первый раз он вынужден был признаться себе, что ему нечего возразить.
— Мы с удовольствием делаем вид, будто вокруг нас ничего не происходит. Мы наслаждаемся мыслью о том, что так называемая демократия продлится вечно. Отнюдь нет. Какая уж тут демократия, когда нас дергают за ниточку. Достаточно лишь несколько бесхребетных редакторов, пригоршни тележурналистов с политическими амбициями, продажных судей и тори, громко разглагольствующих о подрывной деятельности в парламенте, чтобы любой человек примирился с неизбежностью чрезвычайных мер.