В те дни на Востоке
Шрифт:
Анатолий назвал свое имя, подал руку.
Девушка вскинула на него серые, с голубинкой глаза, проговорила:
– Очень приятно.
Анатолий уловил в ее голосе мягкую картавинку. «А губы не накрашены. Видно, не модница».
Они вошли в сад. Товарищ рассказывал о том, как они собирались в увольнение.
– Старшина так придирался! Заставил меня дважды драить парадно-самоволочные сапоги, а Толю – перешивать белый подворотничок.
– Строгий он у вас, – заметила Таня.
– Как все старшины. Не зря говорят: «Бог создал отбой
Девушки заразительно смеялись, а товарищ еще больше забавлял их прибаутками. Но вот он удалился со своей подругой, и Анатолий остался наедине с Таней. Взять ее под руку у него не хватило смелости. Они шли по аллейке. Пока Анатолий раздумывал, о чем говорить, Таня спросила:
– Вы были в нашем институте?
– Нет… Не успел еще.
– У нас одни девушки остались. Все ребята на фронт ушли.
– Тоскуете?
– Еще бы! Как-то однообразно стало.
– Так же, как у нас без вас, – улыбнулся Анатолий.
Он немного осмелел. Ему тоже захотелось рассказать о своей армейской жизни.
– Не верится, что я в городском саду! – растроганно сказал он.
– Почему? – удивилась Таня.
– За два года службы на границе так от всего отвык! А девушек только в кино видели. Вот где я научился, как говорят, Родину любить.
– Вдали от Родины нам отчий край дороже! – продекламировала Таня.
Анатолию нравилось, что она любит стихи.
– Давайте посидим, – предложил он.
Они опустились на скамейку с высокой выгнутой спинкой под развесистыми тополями. Веяло свежестью, ароматом цветущей сирени, акаций. С танцевальной площадки донеслись звуки вальса.
Таня встрепенулась, как птица, готовая улететь.
– Лучше пойдемте танцевать.
Анатолий боялся признаться, что не танцует.
– А может, посидим? Мне так-хочется с вами говорить, говорить.
– Пожалуйста. Я с удовольствием буду слушать.
Она полуобернулась к нему, положила локоть на спинку скамейки, слегка склонила голову. Льняные прядки завитками упали на виски. Глаза искрились.
Анатолий совсем осмелел, разговорился.
– Я ведь тоже когда-то студентом был.
– Да? А где вы учились?
– Есть такой в Западной Сибири старый студенческий город…
– Томск? – быстро догадалась Таня.
– Вот в нем я и учился. И тоже в педагогическом. Только, к сожалению, два месяца – в армию призвали.
Таня поджала губы, задумалась.
– Я, наверное, скоро оставлю институт.
– Почему? Тяжело учиться?
– Нет, в армию собираюсь. Уже ходила с подругами в военкомат. Пока не берут. Сейчас учусь на курсах медсестер. У нас многие желают пойти добровольцами. А вы еще не были на фронте?
– Тоже буду проситься после окончания училища. У Тани загорелись глаза.
– А может такое случиться? Где-нибудь на фронте к вам в роту прибывает некая медсестра и докладывает: «Товарищ лейтенант, сержант Тихонова прибыла в ваше распоряжение».
Она вскинула ладонь к виску, словно ждала от него каких-то
– Вольно, вольно, «товарищ сержант!» – ответил Анатолий. – Пойдемте танцевать. Только с условием – вы меня учить будете…
Глава шестая
Был конец мая. В забайкальских степях закончился период весенних затяжных ветров. Установилась тихая, ясная погода. Сопки покрылись реденькой травкой, а пади походили на высохшие озера с буйно растущей зеленью. Чаще стали выпадать дожди с грозами. А по утрам, когда всходило солнце, на степь опускались белесые туманы и таяли, растекаясь обильной росой.
В эти дни по одноколейному пути из Харбина на станцию Маньчжурия шел небольшой пассажирский поезд. В вагоне-ресторане около окна сидела черноволосая девушка с тонкими чертами лица и, раскуривая сигарету, любовалась открывавшимся за окном пейзажем. Перевалив Большой Хинганский хребет, поезд мчался по равнинам и падям. Реже стали встречаться леса. А после Хайлара потянулись широкие степи и невысокие сопки.
Чем-то знакомым, родным повеяло на Евгению при виде этих мест. Вспомнилось далекое детство. Тогда ее увозил в Маньчжурию дядя, читинский купец Пенязев, спасаясь от революции. Отца, офицера колчаковской армии, она почти не помнит. В памяти остался лишь желтый ремень с портупеей. Сидя на коленях отца, она любила расстегивать портупею и вытаскивать хрустящий ремень из-под погона, а затем по-своему застегивать.
Детство и юность Евгении прошли в Харбине. Она училась в гимназии Дризуля, где допускались некоторые вольности со стороны учителей как в отношении посещаемости, так и в оценке знаний учащихся.
Евгения тоже пользовалась этими «вольностями». Прилежанием она не отличалась, хотя и быстро схватывала материал. В те годы она зачитывалась романами российского эмигранта, жившего в Польше, Брешко-Брешковского. Любимым ее героем был майор Бейзым – смелый, хитрый, неуловимый. Много раз совершал рейды за кордон и всякий раз выходил невредимым, а советские чекисты оставались в дураках.
Любила Евгения и стихи. Властительницей дум ее была харбинская поэтесса Марианна Колосова, которая взывала к мести «за поруганную Россию». Евгения заучивала многие ее стихи. Особенно бредила «Следопытом»: «Ты весь в крови, и ты устал от крови, и все-таки твоя стихия – кровь!» Таким и должен быть борец с большевизмом.
Но больше всего оказал на нее влияния Родзаевский, создавший в Харбине фашистскую партию из русской молодежи. На всю жизнь запомнила она его выступление в гимназии.
– Ничто так не ценится в Японии, как воинская доблесть, как презирающий все опасности и смерть героизм воина, который может принести свою жизнь на алтарь отечества. Священная обязанность российской молодежи – следовать благородному примеру японских воинов-самураев. У нас нет родины, зато есть верные друзья, которые помогут нам обрести свое государство. Но для этого мы должны выработать в себе непоколебимую стойкость, чтобы бороться с красными врагами…