В тенетах суккуба
Шрифт:
— Да она всех поражает, красотка! — невежливо завели мы разговор в третьем лице о присутствующей даме.
— Красотка-то точно. Но здесь другая гносеология. Не в этом дело!
— В чём же? — решил я поддержать философские изыски Павла.
Я давно заметил, что физически ущербные люди, если не спиваются совсем, много рассуждают о жизни, о её смысле и становятся от этого мудрыми.
— Она другая, чем эти! — обвёл он рукой остальных девушек, и те, наверно, возмутились, если бы разговор шёл не о Ларисе.
Подруги молчали, Лариса тоже, пиар работал на неё.
Павел выпил со мной с полстакана мадеры и возбуждённо, жестикулируя руками, начал резать правду-матку:
— Кто эти? Эти — блядво! Эти за стакан вина что хочешь, сделают!
— Не обижай девчонок. А то не будут тебе делать, — сдержал его я.
— Эти? — опять повторил горбун, — других найду! Да они не обидятся, привыкли ко мне. А твоя, твоя … богиня! — нашёл он, наконец, слово.
— Да ты меня первый раз видишь! — открыла Лариса рот.
— Первый. Но знаю.
— Пьяное признание в любви, вот что твои слова, — сказала девушка.
— Вот-вот! — ты сразу поняла, — признание, а им я не признавался, ты спроси.
Не знаю, куда бы завёл сей диспут, но тут постучался и вошёл в дверь парень, лет тридцати, с каким-то уж слишком тоскливым лицом.
— Ты опять здесь, Надя, — обратился он к поблёкшей блондинке, — пошли домой.
— Да ты садись, — пригласил Павел.
— Не буду пить чужое вино, — ответил парень, — а на своё денег нет.
Они ушли.
— Толяй три года отсидел за воровство, — сообщил Павел, — гордый, блин!
— А там только так, — сказала Лариса, — или гордый, или «Машка».
— Вот видишь, видишь! — опять начал Павел, — молодая, а всё понимает.
— Толю за зону выселяют, — сказала молчавшая до того незнакомая девушка, — Надя продаст квартиру и уедет с ним.
— Да где они жить будут?
— А там, на старой заимке за городом.
— Пусть их, — махнул рукой Павел, — Надька совсем, здесь разгулялась, пока он сидел.
— Ладно, пошли тоже, — потянул я Ларису, — дети по лавкам плачут!
— Бюракан возьмёшь ради субботы?
— Возьму.
— Тоды, кей.
— Я с вами! — вскочила Марина.
— Куда мы без тебя? — ехидно поддел я её.
Я забрал осциллограф и простился с Павлом. Он остался не один.
Когда вышли из дома, Лариса с гордостью взглянула на Марину, потом на меня:
— Видишь, я богиня. Тебе повезло.
— А ещё и ведьмочка, — щёлкнул я её по носику, весьма обрадованный тем, что нашёл гулящую.
— Но божественная, — подвигала она плечами.
Что говорить, все млели от неё с первого раза, и у меня тоже не было ни сил, ни желания вырваться от её гипноза, пусть
XIX
— Включи «Европу», — попросила Марина. Я включил.
— А помнишь, Вадик, как мы пришли к тебе с Ларисой в первый раз? — спросила она, — как мы танцевали с тобой? Пойдём?
Блондинка прижималась ко мне, мы болтали с ней всякую чушь, Лариса ревниво смотрела на нас. Создавалась полная иллюзия, что продолжается тот первый день, как будто никуда они и не уходили.
Я думал, что сейчас закончится музыка, я сяду за стол, рядом с Ларисой, она пододвинет мне записку и там будет написано: «Я не шутила».
— Где записка? — спросил я у неё в шутку, когда сел.
— Вот.
Она на самом деле написала что-то на клочке бумаги, когда я развернул его, там было: «Я тебя люблю. Я не шучу».
Не сговариваясь, мы все трое устроили игру в дежавю.
С того дня прошло только два месяца, а казалось, пролетела вечность.
— Нельзя дважды войти в одну и ту же реку, — изрёк я известную мудрость.
— Лариса, вам с Вадиком надо пожениться, — зажглась Марина.
— Но я не получила ещё такого предложения от него, — сказала девушка.
— А ты хочешь этого? — спросил я, как-то напряжённо.
— Это предложение?
— Считай, да.
— Я принимаю его.
Она протянула мне руку через стол, и я взял её в свою. Мы смотрели, не мигая, друг на друга, глаза Ларисы излучали тёплую нежность, а мне казалось, что вот оно — твоё Откровение в жизни, вот она твоя мадонна, время остановилось.
Марина радостно вскочила, сорвала со стенки копию картины Леонардо да Винчи и приказала:
— Встаньте на колени!
Мы глупо и счастливо улыбаясь, так и не выпустив рук друг друга, опустились перед ней.
— Благословляю вас, дети мои, — приложила блондинка картину к нашим лбам.
Обряд был шутовской, но я заметил слёзы в глазах Ларисы.
После того, как ушла Марина, мы легли, и наше соитие на этот раз было нежным и даже робким, мы боялись, что какое-нибудь неловкое движение или громкое слово разрушит состояние полного слияния душ.
Я проснулся посреди ночи, наверно потому, что выспался днём.
Милая девушка спала рядом на спине, я долго смотрел на её красивое, спокойное лицо.
«Значит, решили», — думал я. — «Отныне мы муж и жена».
Я осторожно, чтобы не разбудить свою мадонну, обнял горячее тело и прижался к нему.
Минут пять лежал я в состоянии полной прострации и блаженства. Моя душа обнимала и любила сейчас весь мир, всю Вселенную.
Я почувствовал, что вселенский разум соединился со мной, что я растворился в мириадах частиц единого поля смысла.