В тени человека
Шрифт:
Вскоре после этого Вэнн поехала в Кигому без меня. Доминик тоже остался в лагере, но с ней вместе отправился Уилберт, которому нужно было сделать кое-какие покупки. Они с Вэнн расстались рано утром и договорились встретиться на берегу в пять часов дня. Когда он наконец появился, Вэнн пришла в ужас — перед ней стояла еще одна жертва бананового пива! Уилберт, слегка покачиваясь, направился к лодке и, вытащив нож, начал размахивать им и бессвязно бормотать что-то о смерти и мести. Лишь много позже Вэнн призналась, что ей стало страшно при виде высокого мужчины с налитыми кровью глазами и ножом в руках. Однако она как можно спокойнее заговорила с ним и попросила отдать ей нож. Уилберт послушно подошел к Вэнн, протянул ей нож и без единого слова залез в лодку. На обратном пути он вел себя совершенно спокойно.
Мне очень повезло в жизни: иметь такую мать, как Вэнн, — это огромное счастье. Трудно представить себе, что бы я делала без нее в эти первые месяцы пребывания в заповеднике. Она принимала больных и устанавливала добрососедские отношения с африканцами, содержала в чистоте лагерь, высушивала образцы растений для моего гербария и, что самое важное, всегда поддерживала меня в трудные минуты. Как приятно было вернуться вечером в лагерь и встретить близкого, родного человека, с которым можно было поделиться всем — и радостным и печальным!
Вэнн безропотно переносила все тяготы нашей походной жизни. Питались мы в то время почти одними консервами, так как холодильника у нас еще не было. По вечерам мы купались в «ванне» собственной конструкции, закрепив для этого на деревянной раме кусок брезента. Воды едва хватало, чтобы кое-как вымыться, к тому же не успевали мы ее налить, как она тотчас остывала. Гигантские пауки очень любили нашу палатку, а раза два Вэнн, просыпаясь по утрам, видела прямо у себя над головой плоское зловещее тело огромной ядовитой многоножки, ползущей по стенке палатки. Кроме того, местная вода постоянно вызывала у Вэнн расстройство желудка, и не было, пожалуй, ни одного дня, когда бы она чувствовала себя совершенно здоровой.
Месяцев через пять после нашего приезда Вэнн все-таки начала собираться в Англию. К этому времени я полностью вписалась в пейзаж заповедника, и власти в Кигоме не возражали, если я буду продолжать исследования в одиночестве. У нас наладились великолепные отношения с местными жителями. Кроме того, как раз перед самым отъездом Вэнн к нам присоединился Хассан, наш старый друг еще по озеру Виктория, и мама, уезжая, знала, что оставляет меня в надежных руках. Хассан взял на себя утомительные поездки в Кигому и множество других хозяйственных дел.
С отъездом Вэнн лагерь наш словно осиротел. Все напоминало мне о маме. И даже лягушонок Терри, приходивший к нам коротать вечера, не казался мне больше забавным, потому что рядом не было Вэнн и не с кем было посмеяться над тем, как он жадно глотает летающих вокруг лампы насекомых. И когда генета Креснт тихо подходила за бананом, я ловила себя на том, что хочу обратить внимание Вэнн на ее благородное изящество.
Но время шло, и постепенно я привыкла жить одна, не испытывая при этом тягостного чувства одиночества. Меня целиком поглотила работа: весь день проходил в наблюдениях, а к вечеру накапливалось столько дел, что скучать было просто некогда. Конечно, одиночество все же сказывалось — спустя год я стала замечать за собой некоторые странности: например, начала разговаривать с неодушевленными предметами. Мне ничего не стоило сказать моей Вершине «С добрым утром!» или на бегу бросить «Привет!» ручейку, где я обычно брала воду. Меня вдруг заинтересовали деревья: приложив руку к шероховатому искривленному стволу старого дерева или к гладкой прохладной коре совсем еще юного жителя леса, я, казалось, физически ощущала пульсацию жизненных соков дерева. Мне хотелось раскачиваться на ветках, как обезьяны, и спать в кроне деревьев под баюкающий шорох листьев. Но больше всего я любила сидеть в лесу во время дождя, слушать мерный стук капель по листьям, вдыхать запах влаги и чувствовать себя частью этого призрачного зелено-коричневого мира.
5. Дожди
Вскоре после отъезда Вэнн начался сезон дождей. На смену коротким дождям обезьяньей весны пришли настоящие тропические ливни, низвергавшиеся иногда в течение нескольких часов. Один из этих «всемирных потопов» произошел
В то утро я наблюдала за группой шимпанзе, поедавших фиги на большом дереве. Было хмуро и пасмурно, где-то вдали грохотал гром. В полдень упали первые тяжелые капли дождя. Шимпанзе спустились с дерева и стали карабкаться вверх по крутому травянистому склону. В группе было семь взрослых самцов, в том числе Голиаф и Дэвид Седобородый, а также несколько самок с детенышами. Добравшись до гребня, животные остановились передохнуть. Как раз в этот момент дождь полил как из ведра, а раздавшийся прямо над головой удар грома заставил меня вздрогнуть. Один из самцов, как по сигналу, выпрямился и начал ритмично раскачиваться и переступать с ноги на ногу, сопровождая эти движения громким уханьем. Сквозь шум дождя мне были слышны высокие обертоны его голоса. Внезапно он повернулся и бросился вниз к тем самым деревьям, на которых они только что кормились. Пробежав около тридцати метров, он резко остановился, ухватился за ствол дерева, прыгнул на нижнюю ветвь и уселся там.
Почти сразу же вслед за ним пустились два других самца. Один из них на бегу отломил ветку, покрутил ею над головой и отшвырнул в сторону. Другой, добежав почти до самого конца склона, выпрямился и начал ритмично раскачивать ветки ближайшего дерева, потом отломил одну из них и потащил. В этот момент в игру вступил четвертый самец. Он с разбегу вспрыгнул на дерево, отломил огромную ветку, тотчас соскочил с ней и побежал вниз, волоча ее за собой. Наконец, и два последних самца с дикими воплями понеслись вниз. Между тем первый шимпанзе, инициатор спектакля, уже слез с дерева и побрел вверх по склону. За ним последовали остальные обезьяны, которые к этому времени успели добраться до конца склона и рассесться там на деревьях. Взобравшись на гребень, они снова один за другим ринулись вниз, издавая дикие вопли и волоча за собой огромные ветки.
Самки с детенышами взобрались на деревья, растущие возле вершины, и сидели там, издали наблюдая за представлением. Потоки воды низвергались с неба сплошной стеной, зигзаги молний яркими вспышками разрывали свинцово-серые тучи, раскаты грома, казалось, сотрясали все вокруг.
Я сидела на противоположном склоне узкого ущелья, укрывшись полиэтиленовой накидкой. Сильный ветер и дождь не позволяли мне вытащить блокнот или хотя бы поднести к глазам бинокль. Я могла лишь наблюдать и восхищаться силой и красотой этих великолепных созданий. Да, теперь я верила, что первобытный человек мог бросить вызов стихии!
Минут через двадцать представление окончилось. Мокрые артисты угомонились, зрители спустились с деревьев, и вся группа исчезла за гребнем горы. Лишь один самец задержался наверху и, опершись рукой о ствол дерева, посмотрел вниз, как актер, который перед уходом со сцены в последний раз смотрит в зрительный зал. Потом и он скрылся за гребнем.
Я продолжала сидеть в каком-то оцепенении. Только свежие царапины на стволах деревьев да разбросанные по склону ветки говорили о том, что все это не померещилось мне, а было на самом деле. Если бы я знала, что подобную демонстрацию, которую мы назвали «танцем дождя», увижу всего лишь дважды за все десять лет пребывания в заповеднике, я бы наверняка удивилась еще больше. Правда, во время сильного дождя отдельные животные часто выделывают некоторые «па», но групповое исполнение всего танца мне довелось видеть только два раза.
С наступлением сезона дождей трава начала расти необыкновенно быстро, в некоторых местах ее высота достигала почти четырех метров, а на оголенных гребнях — двух. Стоило мне сбиться со знакомой тропы или чуточку отойти в сторону, как я теряла ориентировку и, чтобы определить путь, должна была карабкаться на дерево. Кроме того, высокая трава серьезно затрудняла наблюдения — я уже не могла, сидя в удобном месте, следить за обезьянами. Даже стоя мне почти ничего не было видно. Оставалось или приминать траву на довольно большой площади, или влезать на дерево. Я почти превратилась в древесного жителя. Но, несмотря на всю мою любовь к лесу, этот способ наблюдения меня не устраивал. Слишком много времени уходило на то, чтобы выбрать подходящее дерево и обломать ветки, которые затрудняли обзор. Кроме того, при сильном ветре — а это случалось довольно часто — мне было трудно удерживать в руках бинокль.