В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III
Шрифт:
В конце концов, свой долг перед нею он выполнил, хотя практически не помнил: только какие-то разрозненные, смутные видения белокурой женщины с голубыми глазами, которая склоняется над его кроваткой.
За два года жизни в Вюртемберге Екатерина Павловна всего два раза покидала Штутгарт: летом 1816 года, еще наследной принцессой, она с мужем путешествовала по Швейцарии, и в следующем году, когда стало ясно, что крайняя нужда в королевстве была уже позади. На этот раз она поехала на лечение в Баден-Баден, хотя ее здоровье не вызывало у лейб-медиков никакого опасения.
Действительно,
— Ваше величество, к чему такая спешка? Вы будто хотите за один день сделать то, на что другие тратят долгие годы.
— Боюсь, что у меня нет такого запаса времени, — неожиданно для Марии ответила королева.
— Бог мой, что за мрачные мысли? Вы плохо себя чувствуете?
Екатерина Павловна покачала головой:
— Нет, чувствую я себя, благодарение Богу, прекрасно. Но иногда… Иногда у меня бывает такое странное ощущение, что конец может наступить в любой момент, а потому мне не следует откладывать то, что можно еще сделать. Я должна дорожить временем.
— Ваше величество, — сказала не на шутку встревоженная Мария, — поясните ваши слова. Что значит ощущение наступления конца? Вас мучают головные боли? Кружится голова? Скажите мне, ради Бога!
Екатерина Павловна улыбнулась какой-то отрешенной улыбкой:
— Это невозможно выразить словами, Мария. Порой я чувствую, что сердце вот-вот перестанет биться, у меня темнеет в глазах, я перестаю ощущать собственное тело… А потом все проходит.
— Ваше величество…
— Довольно об этом, Мари, — нетерпеливо перебила ее королева. — Мы скоро уедем домой, а мне еще нужно нанести визит моей невестке. Я обещала императору, что сделаю это.
— Это обязательно?
— Мария, дорогая моя Мария, я ведь теперь королева. Значит, должна подчиняться еще более жестким правилам этикета, чем раньше. Забавно, как я мечтала о короне, а теперь, обретя ее…
— Да?
— Нет, это глупо. Я — королева, мои мечты исполнились, и довольно. Императрица Елизавета гостит у своих родных в Карлсруэ, значит, через три дня мы отправимся туда, а затем — в Штудгарт. Я и так слишком долго бездельничаю.
Марии, всерьез обеспокоенной этим разговором, удалось только заручиться согласием Екатерины Павловны показаться одному знаменитому врачу, который инкогнито поселился в Баден-Бадене и принимает только немногих избранных пациентов.
Два дня, проведенные при дворе в Карлсруэ, показались Марии вечностью. Ее воспитанница, однако, так не считала, и не без удовольствия играла роль монархини, посетившей другую, равную ей монархиню. Правда, вдали от России Елизавета Алексевна совершенно преобразилась: она была просто баденской принцессой, каковой, собственно, и оставалась все двадцать лет своего брака. Ее естественность и простота почти примирили с ней золовку: Екатерина Павловна тоже могла быть воплощенным обаянием, если желала.
— Ваше императорское величество должно обещать мне, что посетит нас по дороге в Россию, — сказала она невестке, прощаясь. — Король, мой супруг, будет счастлив принять такую высокую гостью.
Елизавета Алексеевна с признательностью наклонила голову:
— Даю слово. Только прошу вас, давайте теперь отбросим все титулы. Зовите меня просто Лиз, как мой супруг.
— Могу я, в свою очередь просить вас звать меня тоже просто по имени?
— Разумеется, дорогая Като. Я всем сердцем этого желаю.
«Александр бы порадовался этому примирению, — подумала Мария, присутствовашая при разговоре. — Император терпеть не может семейных склок. Похоже, моя Като действительно повзрослела. И все-таки нужно, чтобы сюда прислали врача. В Штутгарте организовать появление незнакомца будет куда труднее…»
Накануне отъезда в Штутгарт королева Екатерина в сопровождении отдной только Марии отправилась на окраину Баден-Бадена в простой черной карете без гербов. Организовать именно такую поездку оказалось куда легче, нежели предполагала Мария: ее воспитанница вовсе не стремилась афишировать свой визит к какому бы то ни было врачу. Екатерина Павловна прекрасно знала, как молниеносно в Европе распространяются слухи, особенно самые нелепые.
Карета подъехала к небольшому домику, стоявшему в глубине сада. Почти все листья с деревьев уже опали, и только вьющийся дикий виноград упорно не желал признавать приход зимы и сохранил свой великолепный багрянец. Даже в сумерках его густые плети походили на богатую раму, совершенно затмевавшую сам дом.
Обе женщины вышли из кареты и поднялись по нескольким ступенькам крыльца ко входной двери, которая уже была открыта. На пороге их встретил седой мужчина в очках, одетый во все черное, и провел в комнату, ярко освещенную чуть ли не двумя дюжинами свечей.
— А где врач? — шепотом спросила Екатерина Павловна у Марии.
Встречавшего их мужчину она явно приняла за слугу.
— С вашего позволения, королева, врач это я, — отозвался мужчина.
Он прекрасно говорил по-русски, но чуткое ухо Екатерины Павловны все-таки уловило то ли легкий акцент, то ли странную интонацию, то ли непривычную манеру речи. Особенно поразило ее обращение — «королева», подобное она слышала впервые.
— Он иностранец? — шепотом спросила Екатерина Павловна у Марии по-французски.
— Да, ваше королевское величество. Он родился где-то в Скандинавии, кажется, — ответила Мария тоже по-французски, лишь чуть покривив душой.
Она понятия не имела, где родился этот врач, но знала, что принимает он своих больных в Санкт-Петербурге. Только не в том, который так хорошо знала королева Екатерина. А в том, где самый квалифицированный специалист в своей области понятия не имел, как нужно разговаривать с коронованными особами. Да ему это было и ни к чему.
— Давайте сначала побеседуем, королева, — предложил врач, жестом указывая на кожаное кресло возле письменного стола. — Расскажите мне о ваших недомоганиях как можно подробнее. Важна любая мелочь.