В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III
Шрифт:
— Что-нибудь случилось, Като? — спросил Александр сестру, когда они немного опередили свою свиту и мерной рысью ехали по длинной аллее. — У вашей фрейлины был такой загадочный вид.
— Да. Батюшка хочет, чтобы я стала супругой кузена Евгения.
— Вам так претит мысль об этом браке? Увы, мы с вами принадлежим к царской семье и интересы государства…
— Ах, Саша, дело совсем не в этом! Батюшка желает передать трон Евгению Вюртембергскому. А вас и Костю…
Александр заметно побледнел и некоторое время молчал. Потом негромко сказал:
— Что ж, я предчувствовал нечто подобное,
— Но я вовсе не желаю отнимать у вас корону!
Като немного лукавила. Конечно, если бы Александр сказал, что не чувствует в себе призвания к жизни монарха и готов сам уйти в монастырь… Костя не в счет, он не в своем уме, и государем ему не быть никогда, это всем во дворце известно. А младшие братья еще когда подрастут…
Да и император Павел еще совсем не стар, он вполне может прожить еще лет двадцать. Зато она, Като, еще очень молода, и даже через двадцать лет ей будет всего лишь тридцать четыре года. Ровно столько было ее царственной бабке, когда она прочно взяла бразды правления в свои руки, крайне удачно овдовев незадолго до этого. В таком варианте Като устраивало все.
Но насильственное заточение братьев в крепость или пострижение в монахи, сломанные жизни их супруг, ее существование с нелюбимым мужем под неусыпным наблюдением батюшки… Нет, это совсем другой поворот событий! К тому же Павел в один прекрасный момент передумает и назначит наследником кого-нибудь еще, а ее тоже запрет в какой-нибудь отдаленный монастырь. Слишком рискованно, слишком.
— Батюшка совершенно охладел ко мне, — услышала она голос брата. — Более того, он меня ненавидит. Всех преданных мне людей удалили, за мной беспрестанно следят. И еще, Като…
— Что, Саша?
— Однажды в моей комнате он нашел на столе трагедию Вольтера „Брут“.
— Ну и что из этого? Правда, батюшка ненавидит Вольтера…
— Дело не в нем. Его величество изволили взять в своих апартаментах книгу о Петре Великом, открыл ее на странице с описанием суда над Алексеем, пыток, перенесенных царевичем-наследником, и его смерти, позвал Кутайсова и приказал дать прочитать этот рассказ мне.
— Боже милосердный! — только и могла вымолвить Като. — Имеющий уши да услышит!..
— Вот именно. Я хотел угодить батюшке, стал носить прусский мундир, не пропускал ни одного парада. И вот недавно на таком параде адъютант императора огромными шагами подбежал ко мне и прокричал: „Его Величество приказало мне сказать, что Оно никогда не видело такого дурака, как Ваше Высочество!..“ А вокруг меня стояли все старшие офицеры.
— Какой ужас!
— Это еще не все. Несколько дней назад я имел несчастье попросить у батюшки позволения отправиться путешествовать. Я думал, это успокоит его подозрения, но он пришел в такое бешенство… Он кричал на весь дворец: „Я предам вас самому жестокому суду! Мир будет поражен, увидев, как покатятся головы когда-то так дорогих мне людей!..“
— Саша, вам надо бежать. Мне страшно.
— Не могу. Тогда он начнет терзать маменьку, он уже грозился постричь ее в монастырь и еще кое-чем похуже.
— Что же делать? Терпеть?
— Бог милосерд, — печально обронил Александр. — Будем молиться и надеяться. Благодарю тебя, Като, что была откровенна со мной. Может быть, это поможет…
— Каким образом?
— Не знаю. Я ничего не знаю. Я жалею о том, что родился наследником престола: мне эта ноша не по плечам. И мне страшно, Като… За себя, за маменьку, за всех нас…
Не раз, и не два вспоминала потом Като эту странную прогулку и благодарность брата за ее откровенность. Иногда ей казалось, что именно она подтолкнула события в том направлении, какое они приняли. И тогда успокоить ее могла только верная Мари, которая говорила, что судьбу перехитрить нельзя, и что, подчинившись голосу сердца, Като сделала единственный правильный выбор.
А в столице царил страх. В 9 часов вечера бил сигнал тушить огонь и главные улицы перекрывались рогатками. Властитель страны никому не доверял и боялся ночи. Он с нетерпением ждал, когда будет достроен Михайловский замок — настоящая крепость, в которой, как он полагал, ему уже не будет грозить никакая опасность. Еще не просохла штукатурка, как двор перебрался в новую резиденцию, где дымили все печи и камины, по комнатам гуляли сквозняки, а ветер так завывал на чердаках и в переходах, что становилось жутко даже караульным офицерам.
Доволен и покоен был только сам император, который для пущей безопасности повелел запереть двери на половину императрицы, да еще задвинуть их засовом. Теперь он мог не бояться и удара в спину: от жены, которую ненавидел теперь так же искренне, как раньше любил. Несчастная императрица тихонько жаловалась особо приближенным, что отныне может только плакать и молиться за своего все еще любимого тирана.
И тогда группа самых отчаянных и смелых придворных задумала свергнуть Павла I и возвести на трон Александра. Павла предполагалось отправить в надежное место, не причинив ему никакого зла. Он должен был только официально отречься от престола в пользу старшего сына.
Душой заговора стал умный, деятельный и ловкий граф Петр Алексеевич Пален, который счел необходимым осторожно открыть Александру планы свержения, иначе заговорщики могли потерпеть неудачу в самом начале своих действий и немедленно оказаться на плахе — не исключено, вместе с самим Александром.
К сожалению, правоту графа подтверждали все более безумные и экстравагантные выходки императора. Он уже посягнул даже на религию, начав создавать проект объединения всех христианских церквей, и письменно пообещал папе Римскому убежище и поддержку, если французская армия займет Ватикан. Правда, на следующий день сам император опомнился, испугавшись того, что будет предан анафеме всеми православными священниками России.
Потрясенный князь-наследник сначала не давал своего согласия, но Пален настаивал, утверждая, что положение с каждым днем ухудшается. Он даже показал приказы об аресте Александра и его брата Константина, подписанные самим царем. Что же касается жен Александра и Константина, а также самой императрицы, уверял Пален, то их заточат в монастырь. А потом…
После многих сомнений и тревожных раздумий наследник якобы сказал Палену, что он не против принять корону, но при условии, что ни один волос не упадет с головы его отца. Пален поклялся в этом. И Александр на время успокоился.