В тени горностаевой мантии
Шрифт:
— Вот незадача!
Императрица досадливо сморщилась и отвернулась к окну. Ее план, так хорошо задуманный и приведенный в исполнение, разрушился из-за этой несносной беременности. Стоило огород городить! Конечно, у нее остается Васильчиков, — она внутренне усмехнулась — господин поручик был вполне опробован и одобрен ее d'egustatrice… И на ближайшие полгода его могло и хватить, но все равно было досадно. Есть, конечно, еще Прасковья Брюс, готовая на все услуги. Но у этой распутной толстухи не язык, а помело… Екатерина еще раз прищелкнула пальцами. Кажется, этот жест стал входить у нее в привычку.
— Bon, [88] —
— Может быть, было бы лучше, ваше величество, я, разумеется, не претендую на дачу советов вне моей компетенции, но если бы об этой отставке вы сообщили вашей фрейлине лично…
Екатерина удивленно перебила лейб-лекаря:
— Я? Зачем? — Ей и в голову не могло придти, что ради своей прихоти она совершила недостойный поступок, возможно даже разбила счастье жизни человека, который искренне и беззаветно был ей предан, и не один год, выполняя самые интимные и, может быть, далеко не всегда приятные поручения…
88
Ладно (франц.).
Екатерина была хорошим психологом и, безусловно, обладала тонким проникновенным умом и вряд ли не понимала, о чем говорил Роджерсон. Но она слишком свыклась со своим положением, чтобы проявлять простые человеческие чувства по отношению к тем, кто так или иначе, но оставались всего лишь подданными… Первое время, как женщина, она еще понимала, что такое поведение лишь усугубляет ее одиночество. Но годы шли, порождая привычку, привычка становилась характером. Да, по чести сказать, ей и не хотелось видеть глаза Аннеты. Не то чтобы она чувствовала себя виноватой, но некоторая неловкость все же имела место…
Тем не менее, она еще раз посмотрела на шотландца, сделав удивленные глаза:
— Вы же говорить, что она нездоров. Значит, это есть ваш обязанность. Нет, нет, это сделать именно вы, а указ о награждении и об отставка она получит у статс-секретарь… Благодарю вас, господин Роджерсон. Я вас более не задерживаю.
Императрица позвонила в колокольчик. В дверь просунулась голова дежурного камердинера. Врач поклонился и вышел из кабинета.
Анна была, как громом, поражена отставкой. Она бросилась было к императрице, но верный Захаров, стоявший у дверей личных покоев государыни, заступил ей дорогу.
— Не велено-с, ваше высокопревосходительство. Заняты-с государыня зело…
И фрейлина все поняла. Она еще участвовала в переезде двора из Царского на зимние квартиры. Вместе с другими придворными присутствовала на большом выходе императрицы. Но затем, после официальной аудиенции, получив из рук статс-секретаря наградные деньги, обычные при отставке, уехала в Москву…
Опасность разрыва Фокшанского конгресса усугублялась переворотом в Швеции и угрозой новой шведской войны. Именно в этот момент очередной петербургский гонец из орловских клевретов привез в Фокшаны Григорию сообщение о том, что место его при императрице занято. И Орлов рассвирепел, бросил все, велел подать курьерскую кибитку и полетел в Петербург. Он не останавливался ни днем, ни ночью, кроме как для смены лошадей. Рескрипт, составленный Никитой Ивановичем Паниным с предложением либо продолжить переговоры, «либо, по своей воле, употребить себя в армии под предводительством Румянцева», опоздал. Выдвинув причиной отъезд главного лица, турецкая сторона переговоры прервала.
Во время бешеной скачки
Посланный навстречу офицер перехватил, бешено мчащуюся кибитку верстах в сорока перед Петербургом. Трудно передать чувство гнева, когда Григорий прочитал злополучное послание. Здесь была не обида, не оскорбление попранной любви. Это было отчаяние честолюбца: в один миг потерявшего значение первого повелителя в государстве! Он давно забыл, что все это было лишь временной ролью, порученной ему коронованным режиссером. Он слишком сжился со своим положением. Кроме того, он, конечно, испытывал и чисто мужской стыд — видеть себя после стольких-то лет просто отставленным…
О Гатчине Орлов и думать не желал. Он бушевал, в щепы разнес кибитку и чуть не убил курьера. Гнев его был поистине страшен. Екатерина правильно говорила, что он способен на все. Своему камердинеру Захарову она велела сделать у двери спальни железный засов и ночью не спать, а караулить снаружи с заряженным пистолетом. Императрица пребывала в таком страхе, что окружающие буквально не узнавали своей повелительницы…
Но, по прошествии часа-другого безумств и беснований на дороге, Орлов вырвал у ямщика повод распряженной лошади, вскочил на нее без седла и… поворотил на гатчинскую дорогу…
Что же сломало дух гиганта, ведь трусом он никогда не был?.. Трудно на это ответить точно. А ведь решись он тогда ослушаться, чего втайне, возможно, и ждала от него Екатерина, кто знает, как бы повернулось все дело… Двенадцать прожитых лет, дети, прижитые в любви ли, в ненависти — все это не так просто вычеркнуть из жизни женщине, даже если она и императрица.
Его возвращения боялись все. По совету приближенных Екатерина послала в Гатчину депутацию для переговоров. Согласно ее наказу от Григория требовалось лишь добронравие. Но он засмеялся посланцам в лицо и заявил, что будет делать то, что сочтет нужным, и по окончании карантина явится в Петербург. Императрица послала к нему тайного советника Алсуфьева с предложением миллиона рублей. Григорий отказался от денег: «Я не требую ничего, понеже сие было бы слишком тяжко для государства».
Но постепенно страх перед его гневом рассеивался. Что ж, нет, так нет… Орлов упустил время, и день ото дня новые события все больше заслоняли его демарши.
В Москве открыли первую словолитню, а в Петербурге основали Коммерческое училище. В конце 1771 года скончался граф Алексей Григорьевич Разумовский. Главнокомандующий южными войсками генерал-фельдмаршал граф Петр Александрович Румянцев доносил о печальном состоянии Первой армии: о вспышках моровой язвы среди солдат и офицеров, жаловался на нехватку толковых людей. Шведы грозили войной. На Яике взбунтовались казаки. Объявился очередной самозванец, принявший имя покойного императора Петра Третьего… Крымские татары протестовали против размещения русских гарнизонов на своей земле. Все это были ближние, так сказать, проблемы. А ведь еще существовали Франция, Англия и, как паук в своей паутине, сидел в Потсдаме Фридрих — король Прусский… Австрийский канцлер Кауниц интриговал, пытаясь за счет России отхватить поболе польских и турецких земель и одновременно разрушить и без того непростые русско-прусские отношения.