В тени луны. Том 2
Шрифт:
Алекс едва заметно пожал плечами и повернулся, чтобы уйти, когда она его остановила.
— Капитан Рэнделл…
Алекс обернулся.
— Миссис Бартон?
Винтер сказала:
— Вы знали о том, что сегодня должен прийти Рао-сахиб?
— Я слышал, что он может быть.
— Поэтому вы остались сегодня?
Алекс посмотрел на нее, приподняв брови.
— Моя дорогая миссис Бартон, я был здесь сегодня, потому что ваш муж меня пригласил.
— Но вы бы отказались, если бы не подумали о том, что может прийти Рао-сахиб.
Алекс снова пожал плечами:
— Может быть. Почему вы спрашиваете?
— Зачем вы хотели его
Ленивый взгляд Алекса на несколько секунд задержался на ней, и потом он сказал:
— Потому что так получилось, что он интересовал меня. Для всего, что делает Кишан Прасад, есть причина, и это всегда одна и та же причина. У этого человека только одна мысль.
— Какая мысль?
— Моя дорогая девочка, — сказал Алекс с внезапным нетерпением, — вам это прекрасно известно, не хуже, чем мне. Однажды вы видели его лицо, когда мы проезжали мимо останков того транспорта. У него в жизни лишь одна цель: свергнуть правление компании. И чтобы достигнуть этого, он готов, если необходимо, своими собственными руками перерезать горло любому белому человеку в своей стране — с одним возможным исключением.
— Вы подразумеваете меня? Но вы считали, что он приказал тем людям убить вас. Вы так ему и сказали! Это вы хотели сказать, не правда ли?
Алекс покачал головой.
— Нет. Намеренно он не отнимет у меня жизни и не будет строить заговора против меня, потому что однажды я сделал серьезную ошибку и спас его жизнь. Но если за это возьмется кто-то еще, это будет совсем другое дело.
Винтер резко опустилась в кресло. Посмотрев на него, она спросила:
— О чем вы говорили? Это было похоже на обычный разговор, но это не так, верно?
Алекс опустился на диван напротив нее и засунул руки в карманы. Медленно он произнес:
— Не совсем. Я думаю, что он намеревался оказать вам услугу — или мне — и что он достаточно уверен в себе, чтобы позволить себе сделать это. Может быть, он прав.
Винтер сказала:
— Я не понимаю, — и Алекс взглянул на нее сквозь опущенные ресницы.
— Вполне допускаю. Вы собираетесь в горы эти летом?
— Нет.
— Я думаю, что вам следует поехать, и сделаю все, что в моих силах, чтобы вы так и поступили. Вы так стремитесь остаться? — Его взгляд обратился к дивану в дальнем углу комнаты, где лежал и храпел ее муж.
— Да, — сказала Винтер, смотря на его профиль в свете лампы.
Это ли имел в виду Кишан Прасад? Хотел ли он сказать, что в следующие месяцы в Лунджоре могут случиться волнения? Но если это было так, как она может уехать в горы, зная, что Алекс остается в Лунджоре?
Она почти неслышно сказала:
— Бывают времена, когда… так не хочешь, чтобы тебя отсылали.
Алекс неправильно истолковал двусмысленные слова. Он резко обернулся, его губы вдруг побелели.
— У вас будет ребенок? — спросил он.
Винтер не пошевелилась, но он увидел, как замерло ее лицо, и почувствовал содрогание, пробежавшее по ее телу, так же ясно, как если бы она прикасалась к нему, а не находилась в двух шагах от него.
Было бы нелепо сказать, что Винтер никогда не обдумывала такой возможности, потому что она часто представляла себя матерью детей Конвея. Но это было до их брака. С тех пор, как это ни удивительно, подобная мысль ни разу не приходила ей в голову; может быть, потому, что в подсознании ей не верилось, что она может зачать от того, кто вызывал у нее лишь страх и отвращение. Резкий вопрос Алекса заставил ее задуматься о том, что
Алекс сказал:
— Так что?
Его хриплый голос удивил его самого.
Винтер с усилием успокоила дрожь, слишком потрясенная, чтобы возмутиться этому вопросу.
— Нет.
Алекс резко поднялся и, подойдя к столу, на котором все еще в изобилии лежали карты и кости, поднял свой недопитый стакан. Бренди обжег ему горло, и он выпил его, будто страдал от жажды, и, снова наполнив стакан у столика рядом с дверью, вернулся, держа его в руке, и встал, глядя на нее.
— Простите. Наверное, мне не следовало спрашивать вас об этом.
Винтер не подняла глаз выше стакана в его руке, и, заметив напряжение ее взгляда, он криво улыбнулся:
— Нет, боюсь, я не пьянею. Это не относится к числу моих недостатков, так что я не могу сослаться на этот предлог. Мне показалось, что вы подразумеваете это, а в таком случае вам еще более необходимо уехать из Лунджора на жаркие месяцы.
Винтер не смотрела на него. Она сказала:
— Я только имела в виду, что не сбегу.
— От чего?
— От… чего угодно.
— Нет, — сказал Алекс задумчиво, — я не верю, что вы сбежите.
Он снова сел и, вытянув ноги перед собой, положил голову на спинку дивана, и молчание затянулось и медленно наполнилось тихими звуками: шумным дыханием комиссара, тиканьем часов, чириканьем гекконов и монотонным порханием большой ночной бабочки, которая прилетела откуда-то из ночи и билась в стекло большой масляной лампы, отбрасывая дрожащие тени на стены и высокий белый потолок.
Винтер сидела без движения, ее тело все еще не могло прийти в себя от шока.
Она не видела лица Алекса на золотистом фоне высокой спинки дивана. Она смотрела на руку, держащую стакан: смуглую, тонкую, нервную, с длинными пальцами; руку, обладающую неожиданной силой и равно неожиданной нежностью; и ей виделись рядом с его рукой влажные, толстые, шевелящиеся пальцы человека, за которого она вышла замуж. Тогда она поняла, что не может родить детей Конвею. Сделать это значило бы совершить величайшую непристойность. Она поедет в Лакноу, как он предлагал. Не в тот дом, который принадлежал ее отцу, но в тот, что был ее единственным домом. В Гулаб-Махал. К Амире, которая все может понять, а даже если и не поймет, то все равно будет ее любить. Если бы только она могла возвратиться в Гулаб-Махал, она стала бы многое видеть яснее, она могла бы отойти и посмотреть на все происходящее как бы со стороны.
Она не могла сделать этого, пока Алекс был здесь и она так сильно нуждалась в нем. Пока здесь был Конвей, и ее мучительное отвращение к нему наполняло ее таким головокружительным отчаянием. Она вернется домой…
Она видела, как расслабилось тело Алекса, и стакан, который он едва держал в руке, наклонился. Он все еще молчал, но его молчание было так же лишено напряжения, как и его тело, и знакомое чувство безопасности и уверенности от его присутствия постепенно успокоило смятение в голове Винтер. Напряжение отпустило и ее, и она устало привалилась к спинке пушистого плюшевого кресла, чувствуя, как тревоги последних двадцати четырех часов медленно отступают.