В тени луны. Том 2

Кайе Мэри Маргарет

— В моей стране, — сказал Юзаф, — считается первый выстрел. Если человек промахивается в первый раз, он может не дожить до второго. Поезжай со мной через границу, когда у тебя будет отпуск, Нияз Мохаммед, и мы тебе покажем!

Он передал ружье Ниязу и опять провел рукой по рту.

Алекс, увидя этот жест, отвернулся, засунув руки в карманы и глядя на равнину, а через несколько мгновений Винтер услышала его шепот: «…выполняю требования…»

— Что это? — спросила она, обеспокоенная чем-то в его поведении, чего не могла понять.

Алекс посмотрел на нее, слегка нахмурившись, словно забыв, что она была рядом.

— О чем вы?

— Вы сказали о каких-то требованиях.

— Правда? Я, должно быть, думал

вслух.

— О чем? — спросила Винтер, испытывая безотчетную тревогу.

Алекс усмехнулся.

— Мне вспомнились несколько строчек Драйдена.

Когда чернь бунтует против своего князя, Я даю ей в руки оружие и выполняю требования, И укрываясь под ненавистным знаком льва, Покупаю сенат, и дезертирующие войска — мои…

— Мне показалось, они очень подходят.

Он повернулся на каблуках, и хотя было еще довольно рано, они никуда не поехали, а вернулись назад в поселение — Алекс мчался с несвойственным ему безрассудством, которого никогда не показывал, выезжая вместе с Винтер, и как будто забыв о том, что она была рядом.

Часом позже его проводили в кабинет Гарденен-Смита, где он был вынужден ждать еще довольно долго.

— Доброе утро, капитан Рэнделл, — сказал полковник, запоздало появляясь и с какой-то неловкостью глядя на Алекса. — Простите, что заставил вас ждать. Очень неудобное для меня время суток…

Он подумал, зачем так рано мог явиться сюда Рэнделл, и надеялся, что он больше не будет поднимать паники по поводу якобы планируемого на жаркие месяцы вооруженного восстания. Весьма умелый молодой человек. Полковник Гарденен-Смит питал глубокое уважение к знаниям и способностям капитана Рэнделла. Но все эти выдающиеся молодые люди, вскормленные на политике — «Молодые люди Лоуренса», — были помешаны на чем-то. У Рэнделла была постоянная боязнь мятежа, и не местного масштаба, а чего-то глобального, затрагивающего всю Бенгальскую армию, а не только один или два полка.

Подобные идеи, разумеется, были полной чушью. Не то, чтобы полковник Гарденен-Смит полагал, что в Индии больше не осталось бунтовщиков и мятежников. На это, возможно, не стоило уповать. То и дело можно было слышать о том, как начинаются волнения в том или ином недовольном и плохо управляемом полку, но что касается целой армии — чепуха! Понадобится нечто более значительное, чем мелкие поводы для недовольства, — нечто общее, что вызвало бы панику среди всех сипаев. Его собственный полк, например, был лоялен до мозга костей, и он недавно написал письмо в «Калькутта Таймс», выражающее возмущение теми людьми, имевшими так мало уважения к известному мужеству и верности сипаев под началом британских офицеров, что пытались очернить их в печати, заявляя о готовности повернуться против своих хозяев. Ничего подобного! У полковника почти возникло искушение согласиться с полковником Маулсеном (человеком, к которому он всегда испытывал неприязнь), что люди, выражающие подобные взгляды, должны покинуть службу.

Не то, чтобы Рэнделлу не хватало физической или моральной храбрости, но тот последний допрос, на котором присутствовали и полковник Пэкер 105-го полка Национальной пехоты, и полковник Маулсен 2-го полка нерегулярных войск в Лунджоре, был действительно изнурительным. Создалось впечатление, что капитан Рэнделл совсем не чувствовал себя виноватым, преувеличив степень опасности. Возможно, он страдал от переутомления или солнечного удара. Он был совершенно хладнокровен и отлично вел себя перед лицом Маулсена, чье поведение полковник не мог не считать оскорбительным; но все же…

Полковник Гарденен-Смит нахмурился и сказал с большей враждебностью, чем собирался сначала:

— Ну,

так что у вас на этот раз?

Когда полковник вошел, Алекс стоял у окна, глядя на выжженные солнцем плацы и вертя что-то в руке. Он кратко ответил на приветствие полковника и, подойдя к столу, протянул ему этот предмет и сказал без предисловия:

— Это один из пыжей для новых винтовок Энфилда, сэр. Вы можете сказать, чем они смазываются?

Полковник уставился на него, застигнутый врасплох вопросом и тоном, которым он был задан. Он подобрал пыж, осмотрел его и выронил из рук, испытав неловкость, что сел за свой стол, не предложив сесть Алексу. Рэнделл может занимать довольно высокое штатское положение в Лунджоре, но в присутствии командующего офицера он был лишь простым капитаном и обязан был вести себя, как полагается.

Он холодно ответил:

— Не имею понятия. И думаю, что едва ли составные части винтовочной смазки находятся в вашей сфере деятельности.

Алекс сдержанно возразил.

— Возможно, вы правы, сэр, но это должно находиться в вашей компетенции. Эти пыжи приходится откусывать, и если есть хоть малейшее сомнение в содержимом смазки, то это отрицательно скажется на каждом сипае в армии. Недовольство объединит все полки — вот общий знаменатель.

Упоминание термина, который только что мелькнул у него самого, смирил поднимающийся гнев полковника, и он бросил испуганный взгляд на внешне безобидный предмет, который Алекс бросил на его стол. В молчании он смотрел на него минуту или две, потом снова поднял глаза на бесстрастное лицо Алекса и мельком подумал о том, что Рэнделл за последнее время сильно постарел. Медленно он произнес:

— Вы хотите сказать, что если там животный жир…

— Если смазка содержит лярд или животный жир, — резко сказал Алекс, — то ни одному сипаю нельзя приказывать прикасаться к ней, а не то, что откусывать. Свинья — нечистое животное для мусульман, а корова — священное животное для индусов, в то время как жир мертвого животного — мерзость и для тех, и для других. Но никто не знает этого лучше вас, сэр.

Обеспокоенный взгляд полковника Гарденен-Смита вернулся к пыжу, и он нахмурил брови, прикусив губу. Он неуверенно произнес:

— Это не могло ускользнуть от внимания ответственных лиц.

— Почему? Эти вещи производятся в Англии, а не в Индии, и люди, отвечающие за него, едва ли имеют ясное представление о кастовых условностях, довлеющих над сипаями.

— Я не думаю… — начал полковник, и тут им снова овладели раздражение и гнев.

Разумеется, всегда существовала угроза возникновения волнений в завоеванной стране! И несмотря на то, что он, как и большинство полковых солдат старой школы, мало интересовался делами, не имеющими отношения непосредственно к ним, ему тоже в последнее время удалось заметить, как меняется атмосфера и пропадает симпатия и дух сотрудничества между офицерами и подчиненными, существовавшие раньше, в более тревожные дни. Он чувствовал, как это носится в воздухе, и видел это в самих лицах и голосах своих людей, и это ему не нравилось. Но это был Новый порядок, и все. Новые методы. Новые люди. Новые точки зрения. Отсутствие крупных сражений и значительных операций, которые могли бы держать войска при деле, и неизбежное ослабление дисциплины. Не так все это было в дни его молодости. Но Бенгальская армия все еще была самым точным сражающимся механизмом во всем мире. В этом он был уверен. Это новое ощущение беспокойства в рядах ничего не означало; оно пройдет, и если бы только такие люди, как Рэнделл, прекратили накликать несчастья, жизнь была бы гораздо приятнее. С его людьми все было в порядке. Это были его солдаты, и он вполне мог управляться с ними; они последуют за ним куда угодно — разве он не доказал это? Он бы хотел, чтобы Рэнделл оставил его в покое и перестал постоянно поднимать панику… Как пчела под ухом… Жжжж-жжж-жжж…