В тени Нотр-Дама
Шрифт:
— Разрежьте веревки, — приказал он, и я вздохнул. — Ничтожество никуда от нас не денется.
Путы упали с моих рук и щиколоток, и я неловко растер онемевшие руки и ноги. С трудом я поднялся.
— Ну что, лучше? — спросил Гаспар без искреннего участия.
— Да, получше.
— Ах, ты и говорить умеешь? Мило. Тогда выкладывай-ка! Как тебя зовут и почему ты расспрашивал Фалурдель об убийстве?
— Почему вы хотите это знать?
Один из людей Гаспара ударил локтем мне по левой почке. Я закричал от боли.
— Отвечай на мои вопросы, тогда тебе не придется кричать, — вероломная гримаса искривила
— Меня зовут Понсе, и я новичок в Париже, — солгал я, чтобы спасти себя от следующих болезненных тычков. — Если я какой-нибудь глупостью вызвал ваше неудовольствие, простите меня.
— Явно было глупо, так выпытывать старую Фалурдель, — возразил Гаспар.
— Какое тебе дело до убийства, а?
— Ах, только любопытство. Я считаю такие истории по-настоящему волнующими и хотел…
Дальше я не дошел. Краткий кивок мэтра Гаспара, и на этот раз я получал одновременно два удара — один по каждой почке. Боль пронзила меня, я даже покачнулся. Горький привкус желчи поднялся у меня в горле. Я подавился и сплюнул. Цветные звезды и черные полосы затанцевали у меня перед глазами.
— Отнесите его в мастерскую! — приказал Гаспар. — Мы должны действовать немного ловчее, чтобы развязать ему язык.
Двое парней подхватили меня под мышки и протащили из чулана в большее помещение, где трое других мужчин в кожаных фартуках занимались своей работой. Они с любопытством взглянули на меня, — но без сочувствия. Тут же мне стало ясно, что мне не от кого ждать помощи.
— Если ты попытаешься смыться, это повлечет болезненные последствия, — предупредил меня Гаспар. — Кричать можешь, сколько хочешь — это не поможет тебе. На дворе снаружи никого нет, а стекла толстые и снаружи, как и внутри закрыты на большие замки.
— Возможно, нам следует его немного поджарить, — один из тех двоих, что притащили меня, указал на огромную печь, на которой дымилась кастрюля. Третий сидел недалеко от плиты за столом перед весами для монет и сортировал серебряные монеты. Некоторые шли в мешок, другие — в кастрюлю.
И тут я понял, каким промыслом занимался мэтр Гаспар и его люди. Они были литейщиками и весовщиками. Фальшивомонетчиками. И то, что они открыли мне свою тайну, означало, что они не отпустят меня живым.
— Нет, не огонь, — решил Гаспар. — Месье Ищейка кажется немного неженкой. От огня некоторые быстро лишаются чувств, и потом он не сможет больше говорить. Нужно его так изувечить, чтобы он это видел, но все же оставался в сознании, — он оглянулся и кивнул. — Ах, пресс, прекрасно!
Теперь и я увидел его и испугался вдвойне словам Гаспара и при виде машины, которая стояла на тяжелых деревянных подпорках посередине комнаты. Это было дьявольское изобретение Гутенберга — печатный станок! Тут мне пришло в голову, где я слышал имя Гаспара: на Свином рынке.
— Вы мэтр Гаспар Глэр, книгопечатник! — выпалил я.
— Итак, тебе кое-что известно. Чудесно, сейчас ты расскажешь еще больше. Вперед, его руку!
Гаспар Глэр потер свои вымазанные черной краской руки и наблюдал затем, как его подмастерья тащат меня к книгопечатному прессу. При этом мы прошли мимо маленького аппарата, который выглядел точно так же, но служил не для печати на бумаге, а для чеканки монет. Постепенно
Мэтр Гаспар положил свои руки на длинный оловянный рычаг, который был связан деревянным шпинделем с печатным тигелем, и посмотрел требовательно на меня.
— Итак, дружок Понсе или как тебя там зовут. Сейчас настало время для правды, если ты не хочешь провести остаток жизни калекой.
— Если я буду молчать, вы сделаете меня калекой, если я буду говорить — трупом. Прекрасный выбор оставляете вы мне!
— Почему я должен тебя убить?
— Потому что я знаю ваше имя и знаю, что вы печатаете не только тексты.
Мэтр Гаспар сделал долгий выдох:
— Ты чересчур много думаешь, ищейка. Возможно, я буду милостив и отпущу тебя, если ты пообещаешь развернуться к Парижу спиной. Итак, ну как, ты будешь говорить?
— Нет!
Мой голос звучал не так уж твердо, как было мое решение. И все же это была единственная возможность выжить. С момента прибытия в Париж я видел слишком много жестко убитых, чтобы поверить в милость книгопечатника.
Он повернул рычаг в сторону. Шпиндель повернулся и прижал тигель плотнее к тяжелой деревянной пластине, на которой лежала моя рука. Я взглянул на мою дрожащую руку, которую напрасно пытался вытянуть, и на тигель, который приближался все ближе и ближе, пока не коснулся моей кожи. Давление уже усилилось, и подмастерье книгопечатника мог отпустить мою зажатую руку.
Гаспар Глэр убрал руку с рычага:
— Последняя возможность спасти твою руку!
Этот проклятый богом пресс! Я всегда подозревал, что однажды он станет моей смертью. Я еще больше проклинал Иоганна Гутенберга — и а тот же момент приносил извинения. Возможно, я слишком часто ругал его, и это стало его жестокой местью. Недостаточно того, что его машина лишила меня постоянного заработка — теперь она пожирает еще и мое тело, возможно, мою жизнь.
Все задрожало у меня перед глазами — от страха или же от действия плохого вина? Лица мужчин превратились в гримасы демонов, как лица каменной армии на Нотр-Даме. Пресс обернулся прожорливым чудовищем, которое держало в своих зубах мою руку, как закуску, а вскоре проглотило бы меня всего. Давление на руку усилилось, стало болезненнее, и предводитель демонов — его звали Гаспар Глэр или Гутенберг? — обращался ко мне.
— Иди к черту, Гутенберг! — закричал я, корчась от боли в гримасу демона, и в своем возбуждении не учел, что истинный Гутенберг уже годы пребывал либо в названном месте — либо противоположном.
Я приготовился к последней боли, к неизбежному кромсанию меня самого. Никогда больше я не смогу взять в руки перо!
Но вместо того, чтобы притянуть к себе на последний дюйм оловянный рычаг, мэтр Гаспар отошел в сторону от пресса и схватился за горло. Что-то длинное, блеснувшее в свете, застряло в нем. Кинжал! Хрипя, он упал на колени, повалился в сторону и после собственных диких судорог остался лежать недвижим.