В тени престола. Компиляция 1-12 книга
Шрифт:
Муфтии тихо подошли к рыцарю и, всмотревшись в его спящее лицо с застывшей на нем блаженной и умиротворяющей улыбкой, о чем-то в полголоса зашептались.
Филипп открыл глаза и резко дернулся. Нет, он не испугался, просто для него было неожиданным такое тихое появление людей, заполнивших его маленькую камеру.
Мусульмане о чем-то тихо разговаривали, то и дело, бросая удивленные и испытующие взгляды на рыцаря, потом, один из них – маленький и благообразный старик с белоснежной бородой и гладко выбритым черепом приблизился к нему и, старательно подбирая франкские слова, сказал:
– Ты и есть тот, кто назвал себя сыном правоверного Билала-бен-Якуба? – его маленькие глаза были совершенно безучастными к мукам и ранам рыцаря, они выражали лишь твердое желание любой ценой установить истину.
Филипп молча взял кувшин с водой и не спеша отпил несколько глотков, поставил его на пол и, вскинув взгляд на муфтия, тихо, но с каменной уверенностью в голосе ответил:
– Кто ты такой и по какому праву обращаешься ко мне без надлежащего уважения?
Муфтий растерялся, но быстро взял себя в руки, поклонился, правда, едва заметно, после чего произнес:
– Если вы сможете подтвердить свои права, якобы врученные вам вашим родителем, глубокочтимым и сохраняемым в наших сердцах, эмиром Билалом-бен-Якубом, мы с глубочайшим почтением засвидетельствуем перед Аллахом и зачтем на Коране, что признаем ваши права, как единственного и законного наследника, эмира и повелителя тайфы Таррагона…
Рыцарь задумался, испытующе посмотрел на них, сомневаясь в искренности их слов, но глаза старика, излучавшие чистоту и искренность его помыслов, заставили его открыться. Он чуть ойкнул, поднимая свою вывихнутую в локте руку, засунул ее в вырез своей рубахи, перепачканной кровью, грязью и травяными следами, и, вытащив маленький кожаный мешочек, резким движением сорвал с шеи шнурок, державший его, и протянул его муфтию.
– Смотрите, вот все, что мне передал… – он замялся, – отец…
Муфтий дрожащими от возраста и волнения руками развязал тесьму мешочка и вытащил из него небольшой амулет, похожий на коготь какого-то существа, украшенного золотой чеканкой и маленькими драгоценными камнями.
Вздох удивления, испуга и, одновременно, облегчения наполнили камеру.
Филипп поднял голову и, дождавшись, когда эмоции, захлестнувшие немногословных и сдержанных на вид старичков, утихнут, произнес:
– Я чем-то удивил или испугал вас?..
Старик муфтий низко поклонился ему и спросил:
– Не помните ли вы каких-либо особенностей человека, вручившего вам этот… – он прикоснулся губами к амулету, – бесценный символ власти над Таррагоном?
Филипп задумался на мгновение, его мозг лихорадочно отмотал несколько лет назад и, остановившись на времени, когда он обучался в замке Монкруа, выхватил из памяти образ Билала.
– Родинка, похожа на звезду… – произнес он, прикоснулся к шее и прибавил, – вот здесь…
Муфтии заголосили, оживленно обсуждая его слова на непонятном рыцарю языке. Филипп почти не мигая смотрел на них, ожидая ответа.
Наконец, старик, общавшийся с ним на франкском, низко поклонился и, протянув ему амулет, ответил:
– Храните его, повелитель… – он еще что-то прибавил на своем языке, адресуя слова остальным членам импровизированной следственной комиссии, после чего все они еще раз, но уже подобострастнее, поклонились ему и стали выходить из комнаты.
Муфтий указал на рыцаря пальцем и, заставив негра-гиганта пригнуть голову к нему, прошептал ему на ухо несколько слов. Негр испуганно, словно увидел мифического дракона, посмотрел на Филиппа, часто закивал головой старику и, свистнув, вызвал в камеру несколько таких же как и он сам полуголых воинов, вооруженных щитами и короткими ятаганами, отдал им какие-то приказы и, указав на раненого рыцаря, сделал очень важное и серьезное лицо, чем немало позабавил Филиппа.
– А я, признаться, подумал, что меня сейчас прирежут, как барана… – улыбаясь, тихо прошептал он сам себе вслух…
Негр подошел к нему и, упав перед ним на колени, произнес, не отрывая головы от грязного пола камеры:
– Мы будем защищать тебя, эмир…
Он встал и, заняв позицию возле рыцаря, жестами и короткими свистками расставил воинов на лестнице и возле входа в каземат.
– Вот это поворот… – Филипп покачал головой, с трудом приходя в себя после услышанного им и увиденного в камере. – Да. Я уж думал, что, все, а тут…
Насир-бен-Мансур был разбужен тревожным набатом, прозвучавшим, словно удары колокола судьбы и отозвавшимся в его голове и сердце тысячекратным эхом. Наскоро одевшись, он выскочил на лестницу дворца и, едва не потеряв с ноги один из туфель с открытым задником и загнутым вверх носом, помчался по ступеням, перепрыгивая и спотыкаясь. Он буквально влетел на смотровую площадку дворца, расположенного в центре цитадели города и увидел большую армию христиан, подходившую к городским стенам с юга и юго-запада.
– О, Аллах… – произнес он и потер глаза, надеясь, что это было лишь наваждение.
Но наваждение не исчезло. Его зоркий взгляд уже различал верховых рыцарей, сновавших на расстоянии арбалетного выстрела, нестройные, но многочисленные орды пехотинцев, среди которых виднелись четкие ряды регулярной пехоты, вооруженной копьями и гвизармами, отряды стрелков и несметные толпы крестьян и ополченцев, вооруженных, чем попало: комами, цепами для молотьбы и просто заостренными кольями.
Насир повернул голову и приказал командиру своей личной гвардии – кривоногому и широкоплечему, но толстобрюхому крепышу неопределенного возраста, все лицо которого украшали многочисленные сабельные шрамы.
– Ибрахим! – тот поклонился эмиру. – Ступай к коменданту гарнизона и прикажи, пусть конница готовится к выходу и по моей команде атакует неверных! Всю пехоту, стрелков и горожан на стены!..
Начальник гвардии побледнел и, отведя глаза, ответил:
– Повелитель, боюсь, как бы город не восстал…