В тени Российской истории (часть первая)
Шрифт:
Петр III решил инкогнито лично осмотреть бывшего императора. В марте 1762 г. император, одевшись офицером и захватив с собой повеление от самого себя на имя шлиссельбургского коменданта в сопровождении генерал-аншефа генерал-полицмейстера барона Корфа, Александра Нарышкина, фон Унгерна и статского советника Волкова, прибыл в крепость и посетил узника. Подробности этого посещена содержатся у собирателя русских исторических материалов Бюшинга: "Он пошел со своими спутниками в казематы, где содержался принц, и нашел, что жилище довольно сносно и скудно снабжено самой бедной мебелью. Одежда принца бы ла самая бедная. Он был совершенно без всяких понятий и говорил бессвязно. То он утверждал, что он император Иоанн, то уверял, что этого императора нет больше на свете, а его дух перешел в него. После первого вопроса, кто он такой? – он отвечал: "Император Иван"; его потом продолжали спрашивать, как это ему пришло в голову, что он принц или император? Откуда он про то узнал? Он отвечал, что знает это от своих
Но вот произошел новый переворот, и на русском престоле Петра III заменила Екатерина П, формально не имевшая никаких прав на русский престол. Опять таки, формально таким правом обладал Иоанн VI. Легко догадаться , что жить ему оставалось недолго. Вместо Чюрмантеева для охраны Иоанна VI назначены капитан Власьев и поручик Чекин. К указу об их назначении прилагалась инструкция, подписанная Н. И. Паниным, в которой было сказано: "Разговоры вам употреблять с арестантом такие, чтоб в нем возбуждать склонность к духовному чину, т. е. к монашеству, и что ему тогда имя надобно будет переменить, а называть его будут вместо Григория – Геврагий, толкуя ему, что житие его Богом уже определено к иночеству… В покое с ним в ночное время ночевать вам обоим. Ежели паче чаяния, случится, чтоб кто пришел с командой или один, хотя бы то был и комендант, или иной какой офицер, без именного за собственноручным его императорского величества подписанием повеления или без письменного от меня приказа, и хотел арестанта у вас взять, то оного никому не отдавать, и почитать все за подлог или неприятельскую руку. Буде же так оная сильна будет рука, что спастись не можно: то арестанта умертвить, а живого его никому в руки не отдавать".
Власьев и Чекин аккуратно исполняли предписанное им "ежедневное втолковывание" и вскоре сообщили, что арестант согласен, в монашеский чин он желает, только отвергает имя Геврагий, а хочет быть Феодосием.
Стоявший в гарнизоне крепости подпоручик Смоленского пехотного полка Василий Яковлевич Мирович, узнавший тайну секретного узника и видевший, с какой легкостью был свергнут с престола Петр III, задумал освободить его и провозгласить императором; в ночь с 4 на 5 июля 1764 г. он приступил к исполнению своего замысла, с помощью поддельных манифестов склонил на свою сторону гарнизонных солдат, арестовал коменданта крепости Бередникова и потребовал выдачи Иоанна. Сперва приставленная к узнику охрана сопротивлялась, но затем сдалась, предварительно, по точному указанию инструкции, убив Иоанна.
А. С. Пушкин писал: "Когда родился Иоанн Антонович, то императрица Анна Иоанновна послала к Эйлеру приказание составить гороскоп новорожденному. Он занялся гороскопом вместе с другим академиком. Они составили его по всем правилам астрологии, хотя и не верили ей. Заключение, выведенное ими, испугало обоих математиков – и они послали императрице другой гороскоп, в котором предсказали новорожденному всякие благополучия. Эйлер сохранил, однако ж, первый и показывал его графу К. Г. Разумовскому, когда судьба несчастного Иоанна Антоновича совершилась".
В рукописной записке на английском языке неизвестного автора прошлого столетия, которая хранится в Британском музее в Лондоне, а копия с нее в Публичной библиотеке города Ленинграда, имеются следующие подробности об этом событии: "Власьев и Чекин напали с обнаженными шпагами на несчастного принца, который проснулся от шума и вскочил с постели. Он защитился от их ударов, и, хотя был ранен в руку, он сломал одному из них шпагу, тогда, не имея никакого оружия, и почти совершенно нагой, но воодушевленный отчаянием, он продолжал сильно сопротивляться, пока наконец они его не одолели и ранили во многих местах; тут наконец он был окончательно умерщвлен одним из офицеров, который проколол его насквозь сзади"
После тщательного расследования, определившего, что сообщников у Мировича не было, его приговорили к смертной казни. 15 сентября в Петербурге ему отрубили голову, а вечером того же дня тело Мировича было сожжено вместе с эшафотом. В этот же день в Петербурге три капрала и три рядовых, помогавших Мировичу, были прогнаны через строй солдат из тысячи человек десять раз (один из них, Писклов, 12 раз) и сосланы потом на каторгу. Остальные виновные из рядовых в количестве 41 человека тоже 15 сентября в Шлиссельбурге были прогнаны сквозь строй и направлены на службу в Сибирский корпус. Многие современники событий считали, что Мирович исполнял волю Екатерины II – об этом пишет и Е. Р. Дашкова. Екатерина знала об этих разговорах и намеренно придала процессу над Мировичем "полную гласность" (его допрос и весь процесс происходил при участии не только всех сенаторов, но и всех президентов и вице-президентов коллегий и генералов Петербургской дивизии) и даже издала манифест с изложением дела. Поясняя одной из своих корреспонденток в Европе смысл этого документа, императрица писала: "Он (то есть манифест) был сочинен вовсе не для иностранных держав, а для того, чтобы уведомить Российскую империю о смерти Ивана; надобно было сказать, как он умер, более ста человек были свидетелями его смерти и покушения изменника, не было поэтому возможности не написать обстоятельного известия; не
Никаких документальных источников, которые подтверждали бы участие Екатерины II, в этом деле нет, однако рядом авторитетных исследователей, в том числе и почетным членом Академии наук В. В. Стасовым, высказывается мнение о том, что попытка освобождения Иоанна была тщательно отработана Екатериной II и только выполнена Мировичем. Как сподвижник гетмана Мазепы, дед Мировича был лишен поместий. За грехи деда расплачивался и внук, все это сказывалось на его продвижении по службе, что било по самолюбию молодого человека. Екатерине II, искавшей исполнителей своего плана избавления от претендента на престол, стало известно о Мировиче. Ему было предложено инсценировать попытку освобождения императора, которую он и сделал. За то, что Мирович был уверен в собственной безнаказанности за содеянное, говорит и тот факт, что, стоя на эшафоте, он до последней минуты ждал гонца от императрицы с уведомлением о помиловании.
Екатерина Великая – русская?
Одно из самых блистательных царствований, и в русской и в мировой истории, чьи итоги общеизвестны, ибо не в петровскую, а в екатерининскую эпоху Россия стала ведущей мировой державой. Поистине Екатерина II – Великая Государыня! Недаром ее именем назывались города, и ей воздвигались на народные пожертвования памятники. Вот с памятника и начнем. С того самого знаменитого, что воздвигнут в Петербурге 44.)
Как и всем произведением Микешина ему свойственна почти книжная повествовательность. Фактически, это несколько портретов- памятников сподвижникам и фаворитам Екатерины II., каждый из которых, достоин собственного пьедестала: Полководцы П.А. Румянцев, А.В. Суворов, флотоводец В.Я. Чичагов, дипломат А.А. Безбородко, государственные деятели А.Г. Орлов, Г.А. Потемкин, великие Г.Р. Державин и Е. Р. Дашкова,… Девятый в этом сонме выдающихся личностей И.И. Бецкой, коего принято считать основоположником Русской педагогической системы, воплощением которой стало “Воспитательное общество благородных девиц” (Смольный монастырь). О нем большинству «петербуржцев и гостей нашего города» – как зазывно кричат руководители автобусных экскурсий, отъезжающих от Гостиного двора во все концы северной столицы, мало что известно. Разглядывая памятник они опознают Суворова, Дашкову, Державина, даже Потемкина… а вот читая бронзовые литеры «И.И. Бецкий» вопрошают: – Кто это?
Между тем, Иван Иванович был личностью удивительной, во многом сформировавший духовный и нравственный облик русских людей целой эпохи, последовавшей за царствованием Екатерины и давшей тысячи великих людей. Его педагогические взгляды сегодня удивительно современны. «Бецкой был одушевлен идеей (подсказанной ему энциклопедистами и Руссо) о создании новой породы людей силой воспитания. Причем, предпочтение отдавалось общему образованию, в противоположность увлечению образованием – специальным, делая главный упор на нравственное развитие юношества. Признавая могущество воспитания, которым “даруется новое бытие и производится новый род подданных”, Бецкой возлагал на государство обязанность воспитывать народ и от новой педагогической системы ожидал искоренения двух главнейших недостатков прежней: односторонности специального образования и пренебрежения нравственным началом при развитии человеческих способностей. Одно учение бессильно производить истинно полезных граждан: кроме просвещения ума наукой, необходимо облагораживание сердца. Этот нравственный элемент должен занимать в воспитании первое место: благонравие учеников должно быть предпочитаемо их успехам. Но воспитание не достигает своей цели, если не будут разъединены между собой два смежных поколения, из которых одно, старшее, погрязло в невежестве и рутине, а другому, младшему, грозила бы подобная же участь, если не поставить между ними искусственной преграды, если не закрыть всех путей, которыми старые рутинеры, “зверообразные и неистовые в словах и поступках”, распространяли свое влияние на юные и незрелые умы подрастающего поколения. Такой искусственной преградой должны были явиться закрытые школы (интернаты), где предполагалось выдерживать детей до тех пор, пока не созреет их ум и не окрепнут привычки к иной, просвещенной среде. К мысли педагогической присоединялась не менее важная мысль политическая: создать в России образованное некое третье сословие, отсутствие которого сильно чувствовалось в нашем государственном строе.
Бецкой видел, как росло на Западе нравственное и экономическое значение этого сословия, и вспоминал о своем отечестве, где “два чина только установлены: дворяне и крестьяне”, а купцы, мещане, ремесленники никакого значения не имели. В видах образования “третьего чина людей” учреждены были при шляхетном корпусе и при Академии художеств воспитательные мещанские училища. Воспитанники их, а равно и питомцы воспитательного дома и коммерческого училища, отличившиеся благонравием и успехами, получали потомственную свободу и разные гражданские права. Все эти педагогические планы вместе с различными постановлениями об училищах собраны в отдельном издании: “Собрание учреждений и предписаний касательно воспитания в России обоего пола благородного и мещанского юношества” (3 части, СПб., 1789—91).