В тени славы предков
Шрифт:
Смерды, уходя с утра в поле, кто ругался на праздность кметей, кто и жалел:
— Пусть гуляют, может, в последний раз. Род для воинов завсегда короче жизнь отмеряет.
Глава сорок первая
Печенежская рать пришла о двадцати пяти с лишним сотнях, запестрела шатрами в окологородье. В Киев прибыли изгнанные из Овруча княжеские наместники, принеся с собой размётную грамоту от древлян. Северы прислали три сотни кметей, отговорившись тем, что вся конная рать, которой северы были так славны, сгинула в походе Святослава. В согнанной с весей и сёл рати бродили несогласия с начинающейся войной,
— Самые верные и лучшие твои воины — это печенеги, а они признают только меня из всех русов. А кого ещё тебе поставить? Из бояр никто не способен рати водить, а Блуд уже показал себя в ятвягах, — говорил Варяжко. Князь, склоняясь на сторону друга детства, всё же ответил:
— Соборно решим.
Для Блуда, который был уверен, что рать доверят ему, как самому опытному из всех, княжеское решение, поддержанное боярами, было ударом. Придя в бешенство, прямо в княжеской палате, при боярах, начал поносить Варяжка:
— Это не на мерю [196] какую-нибудь поход, а на князя Владимира, что опытными ратоборцами оброс, тут опыт нужен! Варяжко — глуздырь против меня, он, кроме как в полюдье, оружных людей не водил! Вспомните, как недавно с печенегами получилось и степняки под город встали, то же и с Варяжко будет. Уж лучше Претича поставьте — он разумнее…
— Ты, Блуд, помолчал бы. Сотню тебе можно доверить, дань собрать да збродней погромить. На большее ты не способен, — перебил воеводу Варяжко. Блуд, вскочив с лавки, единым махом оказался рядом с молодым боярином, рука невольно хватала пояс на левом боку, где обычно висел меч. Варяжко насмешливо смотрел на Красного:
196
Меря — древнее финно-угорское племя, проживавшее на территории современных Владимирской, Ярославской, Ивановской, восточной части Московской, восточной части Тверской, части Вологодской и западной части Костромской областей.
— Поединка хочешь, Блуд? Попроси князя, и он даст нам судное поле. Если не трусишь.
Последние слова Варяжко произнёс особенно громко, и отказаться было нельзя. Варяжко был молод, силён и одним из самых лучших поединщиков на земле днепровских русов. Хоть и выигрывал он только в потешных боях, но те, кто смыслил в ратном деле, могли представить его в настоящей схватке. А в Блуде уже не было молодого задора, когда уверенности в силе больше, чем самой силы. Одним ударом на судном поле можно потерять не токмо жизнь, но и всё, что наживалось с таким трудом простым сыном смерда: почёт и слава среди вятших. Впервые за много лет Блуд почувствовал на спине липкий холодок страха. Шли мгновения, и не ответить на дерзкий вызов Варяжка было нельзя.
— Хватит!
Туровид Искусеев пристукнул о пол посохом с резным навершием.
— Ты, Варяжко, речами своими погубишь даденое тебе воеводство, перерешить не поздно ещё. А тебе, Блуд, честь тоже немалая — набранную рать из селений русских блюсти. Враг у ворот наших, а вы, как собаки, из-за кости грызётесь. Стыдно!
И обратился уже к Ярополку:
— Дозволь, княже, снем закончить, ибо дело пора делать.
Блуд первым выходил из палаты, и ему казалось, что все вятшие прочитали его страх и теперь с насмешкой смотрели вслед. Дома старший сын, рослый ражий парень, с громким именем Огнеслав, собиравшийся в свой первый поход с отцом, засыпал вопросами:
— Что на снеме порешили? Ты рать поведёшь? Завтра выступаем?
Глаза у сына горели в ожидании похода. Блуд, отвергнув помощь холопки, сам стянул алые, шитые по голенищу золочёной нитью сапоги, со злостью швырнул их в стену.
— Курвёныш поведёт рать, Варяжко этот! Достало у князя ума во главу его поставить! Невдомёк Ярополку, что, проиграв Владимиру, он и власть, и жизнь свою проиграет! А ты, Огнята, не в комонном полку пойдёшь, а со мной. Внял? А то, что князя поношу, за эти стены выходить не должно.
Огнеслав, посерьёзнев, кивал.
Павша, вернувшийся с братчины в Киев раньше всех, спешил на свидание. После той встречи у церкви с дочерью погибшего со Святославом в порогах Станислава дознался её имя. В следующий раз дождался встречи также после молитвы. Надел самый лучший выходной рудо-жёлтый зипун, отвернув в стороны полы нагольного кожуха, чтобы его лучше было видно. Губя по весенней распутице красные сапоги, перегородил дорогу старой боярыне с дочерью. Поклонился в пояс:
— Здоровье тебе, боярыня. Дозволь дочери твоей слово молвить!
Станиславова вдова в смятении ничего ответить не поспела, как Павша вынул из-за пазухи отрез камчатой ткани, передал с поклоном разрумянившейся девушке:
— Прими дар, Добронега-свет, от кметя княжеского, который от красы твоей покой потерял! Завтра поутру приду за тобой по городу пройтись, людей посмотреть. И ты, боярыня добрая, не откажи. Не зол я, дочерь не обижу твою.
— Дерзок и говорить умеешь! — сказала вдова. — А то, что не обидишь, то мне и так ведомо: за Станиславову сироту тебе враз в молодечной голову снимут…
После того виделся с нею ещё четыре раза, два из них накоротке и два раза прошёлся по предградью, слушая девичью болтовню, важно вышагивая и многозначительно хмуря брови.
После братчины с тяжёлой головой уехал раньше всех, чтобы повидать Добронегу. Перед боярским теремом спешился, привязал к рассохшейся от времени коновязи коня. Холопка, не спрашивая, побежала за молодой хозяйкой. Добронега появилась на крыльце в домашнем саяне и скупо расшитой речным жемчугом головке [197] , улыбнулась при виде ухажера, и, как казалось, радостно. Говорили на расстоянии, которое давно оба хотели преодолеть, но не могли, одна — из застенчивости, второй — чтобы не обидеть деву.
197
Головка — женский головной убор в виде высокой цилиндрической или слегка конической шапки с небольшими треугольными ушками.
— Живым из похода приду, зашлю сватов к тебе. Дядька мой сватать меня будет. Человек он знатный, сам Святослав-князь его перстнем одарил за голову хазарского бека.
— Матушка молвит, что за кметя княжеского — честь выйти, но гибнут они, детей сиротами оставляя. У неё два мужа было, оба воина. Один погиб, потом, отец мой, вторым.
— На всё воля Рода, — возразил Павша. — Но и землю пахать я не буду.
— А ещё люди говорят, что кмети за посадскими жёнками бегают, особливо перед походом, ведь это у них в последний раз быть может.