В тихом омуте
Шрифт:
Заносчивость властей и оскорбленья,
Чинимые безропотной заслуге,
Когда б он сам мог дать себе расчет.
Простым кинжалом? Кто бы плелся с ношей,
Чтоб охать и потеть под нудной жизнью...
– Продолжай, Телма, продолжай.
– Нет, не могу. Забыла.
– Продолжай, Телма.
Когда бы страх чего-то после смерти – Безвестный край, откуда нет возврата Земным пришельцам... [3]
3
У.Шекспир. "Гамлет,
– Какой прекрасный язык, – сказала учительница. Очень, очень мило. Только вкладывай немного побольше чувства, Телма.
Глава 8
Было воскресенье, десять утра, и женщина, совершенно незнакомая главным действующим лицам нашего повествования, собиралась в церковь. Ее звали Селия Рой, она одиноко жила в предместье маленького городка Торнбери на побережье залива Святого Георгия; две замужних дочери да вдовья пенсия – больше ей от жизни ждать было нечего.
Она была из тех женщин, с которыми ничего необыкновенного никогда не случалось. Правда, она видела, как люди умирали, рождались дети, совершались ошибки, происходили трагедии, при носились жертвы, но для Селии все это перемалывалось, как мука под жерновами. И все же она на склоне лет мечтала, мечтала выиграть автомобиль в радиоконкурсе или бесплатную путевку на экскурсию в Голливуд в конкурсе на лучшую рекламу, или же тысячу долларов за лучший кулинарный рецепт. В четверг она собиралась попытать счастья в салоне для игры в бинго [4] при церкви, но даже это не получалось.
4
Бинго – игра типа лото.
Стоя перед зеркалом, которым был украшен буфет, Селия надевала шляпку. Эту шляпку она носила уже три года и могла бы правильно надеть ее в кромешной тьме, к зеркалу подошла по привычке и, собственно говоря, не смотрела ни на шляпку, ни на свою особу. Руки ее дрожали от возбуждения и страха. Было воскресенье, она собиралась в церковь, а на душе у нее было тревожно, ибо она совершила неправильный поступок, возможно, даже грех. Более того, Селия не хотела никому рассказывать о том, что произошло. Пес был мертв. Она закопала его в темноте, и никто об этом не знал.
Перед домом зафыркал старенький "форд" ее дочери Мейбл и, чихнув, остановился. Всякий раз как до Селии доносилось это чихание, ей казалось, что она слышит предсмертный хрип старого мистера Терстона и что мотор уже больше никогда не издаст ни звука, однако Мейбл опытной рукой дергала подсос, то нажимала, то отпускала педаль газа, – понукала машину – и та чудесным образом оживала, тряслась всеми сочленениями, а мотор громко ревел, как бы протестуя против обвинений в старости и немощи.
Мейбл распахнула входную дверь и ворвалась в дом. Это была молодая, живая и подвижная женщина, смешливая и вспыльчивая, она терпеть не могла людей, которые, как она выражалась, тащились по жизни, словно улитки.
– Привет, мам! Ты готова?
– Почти, – ответила Селия. – Я ужасно выгляжу. А все это шляпка. Она теряет свою форму.
– А кто ее не теряет? – бодро сказала Мейбл. – Говорила ж я тебе, чтобы купила новую на Пасху.
– А откуда взять денег?
– Кстати, о деньгах. У меня ни цента, нечего положить на поднос для пожертвований. Джон не получил свой еженедельный чек, вот уже третий раз подряд задерживают. – Она увидела на плетеной жардиньерке материну сумочку и схватила ее. – Не одолжишь мне четверть доллара.
Селия сильно побледнела.
– Стой! Подожди.
– Да что с тобой?
– Я... я не люблю, чтобы лазали в мою сумочку.
– Мне ты никогда не запрещала.
– А вот теперь запрещаю. Дай сюда.
– Ну, знаешь ли, честное слово, ты как будто думаешь, что я собираюсь тебя обобрать или как?
– Не болтай языком. Подай мне сумочку.
– Мне просто не нравится, что ты считаешь меня какой-то воровкой. Да что с тобой творится? Ты дрожишь, как осенний лист.
– Уважай старших, дочка. Так давай же мне...
– Ладно, ладно. Вот твоя сумочка. Держи.
Однако Селия была уже не так проворна, как смолоду, сумочка упала к ее ногам, замок открылся, и содержимое рассыпалось по плетеному коврику: кружевной платок, карандаш, потускневшее зеркальце, помятая моментальная фотография обоих детей Мейбл, протертый простенький кошелек и бумажник крокодиловой кожи.
– Ах, извини, – сказала Мейбл. – Ей-богу, я думала, ты ее держишь. Ну, я быстренько все подберу.
Но Селия сама уже опустилась на колени, торопливо собирала свои вещицы и запихивала их обратно в сумочку решительно и сердито.
– Мам!
– Нахалка ты, вот что я тебе скажу, нахалка.
– Я и не знала, мам, что у тебя есть бумажник.
– Ты много чего не знаешь, в том числе – как вести себя со старшими.
– А где ты его взяла?
– Мне его дал один человек. В подарок.
– Похоже, он из натуральной крокодиловой кожи.
– Ну и что?
– Мам! Это же ерунда. Ну кто бы это мог дать тебе бумажник из натуральной крокодиловой кожи?
– Один человек, очень богатый человек. – Селия поднялась с колен и прижала сумочку к груди. – Больше я тебе ничего не скажу. Остальное – это мое дело, понимаешь?
– Ты не знаешь ни одного очень богатого человека.
– А вот знаю.
– Где же ты с ним встретилась?
– На дороге, у нашего дома.
– Мам.
– Так оно и было, помоги-ка мне надеть пальто. Я повстречала его на дороге. Он просто подошел, притронулся к полям шляпы и сказал: "Мадам, я очень богатый человек, вот вам бумажник из натуральной крокодиловой кожи".
– Мам!
– Перестань мамкать.
– Но это же чепуховина.
– К тому же ты вульгарно выражаешься, – презрительно сказала Селия. – Вот что значит выйти за человека, который ниже тебя по общественному положению. Говорила я тебе, что он чернорабочий и потащит тебя вниз, хотя ты кончила среднюю школу...