В тихом омуте
Шрифт:
– Не заговаривай мне зубы, мам. Расскажи еще про очень богатого человека. Он меня чертовски заинтересовал.
– И не подсмеивайся над матерью. Я ведь говорю тебе правду и не хочу, чтобы моя собственная дочь надо мной потешалась.
– А чего же ты будешь делать, когда другие люди увидят бумажник? Расскажешь им такую же сказочку, что и мне?
– Да никто его и не увидит.
– Что же ты с ним сделаешь?
– Выброшу – и вся недолга.
– Выбросишь? Мам, ты совсем уже соображать перестала. Кто-то подарил
– Хватит. Отстань от меня.
– Так ведь ерунда получается, мам. Выбросить бумажник из натуральной крокодиловой кожи – в жизни не слыхала ничего глупее.
Мать и дочь уставились друг на друга, Селия была бледная и мрачная, а ее дочь раскраснелась от волнения.
– Деньги-то я оставлю себе, – сказала наконец Селия.
– Какие деньги?
– Которые в бумажнике.
– Сколько?
– Около сотни долларов.
– Сотни долларов?
– Около того. – Селия цеплялась за слово "около", будто видела в нем спасение.
– Мам, где ты его взяла?
– Я же тебе сказала. Его дал мне этот человек.
– Когда?
– Вчера вечером.
– За что?
– За Лэдди. Заплатил мне за пса.
– А при чем тут Лэдди?
– Не кричи на меня! Я не сделала ничего плохого!
– Что-нибудь случилось с Лэдди?
– Да.
– Он мертв?
– Да.
– А тебе как будто и не жаль его вовсе. Своего собственного пса.
– Жалко, да что поделаешь! Я тут не виновата, он выскочил на дорогу. Видел он совсем плохо, а машина ехала быстро.
– Какая машина?
– Такая, знаешь спортивная, без крыши.
– Ага, с откидным верхом.
– Наверное. Ее вел мужчина. На нем была кепка из шотландки, какие можно иногда увидеть в кино. Он сразу заметил, что сбил Лэдди. И, должно быть, услышал, как я закричала. Сбавил скорость, обернулся и что-то крикнул мне, кажется, "Извините!" Потом что-то выбросил на дорогу. Сначала я не поняла, что это такое.
– Но быстро сообразила, да?
– Не нравится мне твой тон. Мать не уважаешь.
– Да хватит тебе возиться с тонами, вернемся к фактам. И что произошло потом?
– Машина поехала дальше. Лэдди лежал на обочине. Я приподняла его и сразу же увидела, что он убит. И я сама похоронила его на заднем дворе.
– А бумажник оставила себе.
– Почему бы и нет?
Мейбл покачала головой.
– Мне это не нравится. Если сказать тебе правду, это выглядит даже подло.
– Но это мои деньги. Я получила их честно, по совести, за мою убитую собаку. Лэдди был ценный песик.
– Он был полуслепым десятилетним дворовым псом, и ты прекрасно знаешь.
– Даже если и так.
– Мам, а почему ты не позвонила мне вчера вечером, когда это случилось?
– Почему? Да вот по этому самому, чтоб ты не задавала так много вопросов.
– Я только пытаюсь выяснить, как было дело, и тогда мы сможем решить, что нам предпринять.
– Я уже решила. Выброшу бумажник, чтобы любопытные особы вроде тебя не совали свой нос, куда не просят, и не приставали с занудливыми вопросами. А деньги оставлю себе, они мои по чести и совести.
– Откуда ты это знаешь? Селия поджала губы:
– Что "это"?
– Человек, ехавший в машине, мог их выбросить, чтобы заткнуть тебе рот, и чтобы ты никому про него не рассказывала.
– Да зачем это было ему надо?
– А может, это был преступник, который удирал с места преступления?
Потрясенная Селия отказывалась поверить словам дочери:
– Вот еще глупости!
– Как бы не так. Он сбил Лэдди и не остановился, чтобы узнать, не может ли он чем-нибудь помочь. Это называется смыться с места дорожного происшествия. И это уже преступление. – Воображение у Мейбл было под стать ее машине, которая, тронувшись с места, тарахтела всеми сочленениями и ревела на всю округу. – Откуда ты знаешь, что он не ограбил банк и не удирал с добычей?
– Банки по субботам закрыты, – резонно заметила Селия.
– А может, он убийца. И почем тебе знать, что он сюда не вернется?
– Да зачем ему возвращаться?
– Чтобы заставить тебя умолкнуть навеки.
– Господи Боже! – Селия плюхнулась на плетеный стул и начала обмахиваться носовым платком. – Мне дурно. Я чувствую... чувствую, что сейчас упаду в обморок.
– Сейчас принесу тебе стакан воды. Посиди.
Дочь дала матери воды и, за неимением ничего лучшего, кусочек шандры. Мейбл пела партию сопрано в церковном хоре и пользовалась шандрой, чтобы лучше шли высокие ноты.
– Тебе лучше, мам?
– Нет, дочка, до смерти ты меня не довела, – горько сказала Селия. – Так пугать меня в моем возрасте!
– Я только хотела довести тебя до ума.
– Ты считаешь, умно выбросить на ветер почти сотню долларов? Если это умно, то я предпочитаю быть сумасшедшей, благодарю покорно.
– Я же прошу тебя только рассказать кому-нибудь о том, что вчера случилось.
– Кому именно?
– Ну, например, преподобному отцу Уилтону, он наверняка знает, что надо сделать.
– Через мой труп, – ответствовала Селия. – Мы с ним расходимся во взглядах на очень многие вещи.
– Тогда мистеру Личмену, констеблю.
– У мистера Личмена случаются припадки.
– А при чем тут припадки?
– Мне его собственная сестра сказала. У него бывают припадки. И даже, – добавила Селия с торжествующим видом, – выступает пена на губах.
Щеки Мейбл так разгорелись, что казалось, кожа на них вот-вот лопнет, как кожура на перезрелом помидоре.
– Может, ты все-таки перестанешь заговаривать мне зубы?