В тине адвокатуры
Шрифт:
Даже Николай Леопольдович смутился, но вскоре поправился.
— Не знаю, не интересовался… — небрежно произнес он.
— Не верю, — погрозила ему пальцем княгиня.
— Поверите, — уверенно произнес он.
— Посмотрим, — вздохнула княгиня. — Однако, я пойду поправлюсь и надену шляпку, извините.
— Помилуйте!
Княгиня исчезла за портьерой. Николай Леопольдович остался один.
Ощупав еще раз в жилетном кармане небрежно смятую им сторублевку и убедясь, что она в наличности, он
«На ловца и зверь бежит! — припомнилась ему пословица. — Что скажет Константин Николаевич, когда узнает?» — пришло ему на ум.
«Да, ну его!» — отогнал он от себя эту мысль и стал строить планы, один другого заманчивее.
«Нужно подделаться к старику и сделаться его поверенным. Если же он умрет (поскорей бы) — крупное утверждение в правах наследства, управление делами и именьями, можно даже жениться… Это худший исход… но все-таки».
— Экипаж подан! — прервал лакей его сладостные грезы.
Одновременно с этим приподнялась портьера и появилась княгиня в шляпе и накидке, натягивая перчатки.
— Едемте.
Николай Леопольдович, надев с помощью лакея пальто, последовал за княгиней.
— В «Славянский Базар»! — крикнул он кучеру, усадив княгиню и усаживаясь сам.
Карета понеслась.
После изысканного обеда в отдельном кабинете, обильно политого дорогими винами, в которых княгиня оказалась большим знатоком, они отправились в Петровский парк в Шато де-Флер.
Там царила тогда, только что входившая в моду, шансонетка.
Они заняли ложу.
Здесь Николая Леопольдовича ожидала неприятная встреча.
Он почувствовал на себе устремленный из партера взгляд.
Посмотрев вниз, он увидал смотрящего на него из первого ряда кресел Константина Николаевича.
Кровь бросилась ему в лицо — он невольным движением отодвинулся в глубину ложи.
«Нанесла нелегкая!» — подумал он про себя.
В шестом часу утра следующего дня карета с опущенными шторами отъехала от угла Софийки и Кузнецкого моста и проехав последний, Лубянку, Мясницкую, площадь Красных ворот, повернула за угол налево и остановилась у подъезда Северной гостиницы.
Из нее вышли Зинаида Павловна и Гиршфельд.
— Ты приедешь ко мне завтра обедать и проводить на вокзал? — спросила она его по-французски.
— Конечно, но это будет уже сегодня… — улыбнулся в ответ Гиршфельд.
— И то правда! — засмеялась она, и еще раз кивнув ему дружески головой, скрылась в подъезде.
Николай Леопольдович сел снова в карету, поднял шторы и приказал ехать на Бронную.
Карета покатила.
Он вынул бумажник и бережно раскрыл его.
В нем, кроме мелких депозиток, была уже не одна, а шесть радужных…
Он так же бережно уложил бумажник обратно и самодовольно закурил папиросу.
VII
Легенда
В качестве учителя сына Зинаиды Павловны и прибыл Гиршфельд, дня через три после происшедшего, на станцию Ломовис, где мы оставили его сидящим на станционной скамейке.
— Лошади готовы-с, ваше сиятельство! — крикнул над ухом задумавшегося Николая Леопольдовича станционный сторож.
Титул сиятельства приятно защекотал его слух.
Он быстро заменил приготовленную для сторожа мелочь рублевой бумажкой. Это не ускользнуло от внимания последнего.
— Саквояж позвольте, ваше сиятельство.
Гиршфельд важно подал ему саквояж и последовал за ним в подъезд станции.
У этого подъезда стояла прекрасная дорожная коляска английской работы, запряженная тройкой подобранных в цвет и в масть рыжих лошадей.
Молодцеватый молодой кучер, одетый в нарядный ямщицкий костюм, в ухарски заломленной поярковой шляпе с павлиньими перьями, боком, по-ямщицки, сидел на козлах.
При появлении на крыльце Николая Леопольдовича, он почтительно снял шляпу.
— С приездом-с.
— Благодарствуй.
Подсаженный сторожем, довольным рублевкой, Гиршфельд важно развалился в коляске.
Кучер лихо ударил по лошадям.
Коляска понеслась.
Усадьба князей Шестовых лежала в одной из лучших местностей Т-ской губернии. Не говоря уже о том, что в хозяйственном отношении именье это было золотое дно — черноземная почва славилась своим плодородием, а «шестовская» пшеница всегда дорого стоила на рынке, — самое местоположение усадьбы было до нельзя живописно.
Господский каменный дом, окруженный громадными террасами, стоял на горе. Отлогий спуск последнего, достигавший до самой реки, протекавшей внизу, был занят частью английским парком, а частью фруктовым садом, по соседству с которым находились богатые оранжереи, вверенные попечению искусного садовника, и бахчи, где произрастали арбузы, достигавшие в Шестове колоссальной величины.
Одна из оранжерей имела вид крытой галереи, спускавшейся от дома вниз к самой реке и оканчивавшейся роскошной купальней.
Рядом с английским парком было несколько десятин огороженного, чищенного леса, испещренного причудливыми дорожками и носившего название «старого парка».
В одной из задних аллей этого парка, посредине дорожки, почти у самой реки стоял огромный столетний дуб, ствол которого был огорожен железной, заржавевшей от времени решеткой.
Решетка была четырехугольной формы и на четырех углах ее было водружено по большому медному кресту.
Против самого дуба стояла поросшая мохом каменная скамейка, носившая название «скамейки старого князя».