В тине адвокатуры
Шрифт:
В ее глазах красавица Марго была лучше, умнее и ученее всех.
Еще в местном пансионе, где учились обе сестры, конечно, в разных классах, ее сестра была лучшей ученицей.
По выходе же из этого пансиона, княжна Маргарита Дмитриевна засела за книги — пополнять недостатки, по ее мнению, пансионского образования, а затем укатила в Москву и Петербург, где была на каких-то высших курсах.
В родительский дом возвращалась она не надолго, часто лишь по пути в Шестово, окруженная для Лиды ореолом высшей учености и ума.
Лида же с детской радостью встретила
Где только не побывала, чему только не училась и чем только не занималась за четыре года, прошедшие со дня окончания пансионского курса, княжна Маргарита Дмитриевна.
В этой погоне за знанием, в этом искании женского самостоятельного труда были, как и в остальных ее поступках та же порывистость, то же непостоянство.
Видно было, что ни знание, ни труд не удовлетворяли ее сами по себе, что она видела в них лишь средства к какой-то другой намеченной ею цели, но увы, эта цель этими средствами не достигалась, и несчастная княжна, как шальная, металась из стороны в сторону.
XIII
В Шестове
Тридцатипятиверстное расстояние от станции железной дороги до усадьбы князей Шестовых, сплошь по шоссе, в покойном экипаже и на отличных лошадях Николай Леопольдович проехал почти незаметно, углубленный в свои мысли.
Мысли эти были довольно тревожны.
Предстояла встреча с мужем княгини, который был нарисован последней далеко не в привлекательных красках.
Надо суметь ему понравиться, отвести ему глаза, не выказывая своим поведением и недовольства княгини.
Положение было из затруднительных.
Русский народ очень метко определяет его пословицей: «не довернешься — бьют и перевернешься — бьют».
Образ красавицы княжны, с которой ему придется провести целое лето под одной кровлею, тоже против его воли приходил ему на память, создавался в его воображении по рассказам княгини, в пленительных красках.
Николай Леопольдович, несмотря на высказанные им по этому поводу Зинаиде Павловне взгляды, был очень падок до красивых женщин, называя их «лакомыми кусочками».
С этой стороны, значит, тоже представлялась опасность рассердить княгиню и впасть в немилость.
В результате, весь задуманный план мог расстроиться.
Было о чем подумать, чтобы все предусмотреть и выйти из этого затруднения, выражаясь языком древних спартанцев — «со щитом, а не на щите».
Погруженный в эти размышления, он очнулся лишь тогда, когда экипаж завернул в ворота господского дома и покатил по липовой аллее.
Гиршфельд посмотрел на часы. Было четверть второго. Экипаж подкатил к крыльцу, на которое выскочил лакей и помог приезжему выйти из коляски.
— Пожалуйте в приготовленные для вас комнаты! — почтительно заявил он. Николай Леопольдович последовал за ним.
Лакей по входе в парадное крыльцо, повернул направо и спустившись на несколько ступеней вниз, ввел его в светлый коридор с окнами с правой стороны, кончавшийся вдали стеклянной дверью, ведущей в сад; с левой стороны было двое дверей, первые они прошли.
— Апартаменты молодого князя, — зачем-то счел нужным доложить лакей, указывая на них.
Перед Николаем Леопольдовичем он распахнул вторые двери. Приготовленное для него помещение состояло из двух комнат, с маленькою передней, весьма обширных, прекрасна отделанных и меблированных. Первая видимо предназначалась для кабинета и классной, так как в одном углу стоял школьный пюпитр и шкаф с книгами, по стенам была развешены географические карты и учебные картины, а вторая — для спальни. Там стояли: прекрасная, пышная кровать, мраморный умывальник, туалетный столик с зеркалом и всеми туалетными принадлежностями. Окна обеих комнат выходили в сад. Такая роскошная обстановка его будущего жилища была для Николая Леопольдовича приятною неожиданностью.
Следом за вошедшими, другой человек внес чемодан приезжего.
— Ты, Петр, будешь служить барину, — обратился к вошедшему первый лакей, и направился к двери.
— Слушаю-с! — осклабившись отвечал Петр и бросился помогать раздеваться Николаю Леопольдовичу.
Петр был расторопный, молодой парень, с добродушным лицом, но хитрым выражением бегающих глаз.
Быстро распаковал он, по приказанию Гиршфельда, чемодан, уложил белье и платье по местам, и все было уже прибрано, а самый чемодан вдвинут под кровать, когда Николай Леопольдович окончил умываться.
Едва он успел с помощью Петра одеться, как вошел первый лакей.
— Его сиятельство, князь Александр Павлович просит вас на террасу.
— Сейчас! — ответил он, осматривая последний раз себя в зеркало.
«Пронеси, Господи!» — подумал он про себя и последовал за лакеем.
Тот распахнул ему дверь, ведущую в сад, и указал рукой налево:
— Пожалуйте!
Гиршфельд очутился перед лестницей, ведущей на верхнюю террасу… Твердою поступью стал он подниматься по ней… Сердце его, впрочем, сильно билось.
— Добро пожаловать! — раздался старческий голос князя, вставшего со стула, на котором он сидел у ломберного стола, следя за игрой четырех посторонних лиц, поднявших при словах князя от карт свои головы, мельком взглянувших на вошедшего и снова углубившихся в игру.
В руках князя был не покидавший его арапник.
Ломберный стол стоял в глубине террасы влево; вправо, ближе к балюстраде, было несколько железных садовых столов, стульев и кресел. На одном из них сидела с книжкою в руках и княжна Маргарита, положившая при появлении Гиршфельда книжку на колени и устремившая на него в упор взгляд своих больших глаз.
У ее ног, сидя на скамейке, играл с огромным догом пепельного цвета худенький, тщедушный, черномазенький мальчик, одетый, как и старый князь, в чесунчовую пару. Это и был будущий ученик Гиршфельда, князь Владимир.
Гиршфельд сделал общий поклон и подошел к князю, который подал ему руку.
— Кандидат прав, Николай Леопольдович Гиршфельд.
— Очень приятно, очень приятно, — повторил князь, — прошу любить и жаловать… Володя! — обратился к сыну князь.
Тот встал с пола и подошел.